— Раз уж ты мой друг, мог бы предупредить меня о положении дел еще осенью. Тогда я не стал бы возобновлять контракт.
— Тогда я еще не знал, что ситуация настолько серьезна.
— Понятно. Ну что ж, в конце концов, деньги — это всего лишь деньги, а всех денег, как известно, не заработаешь. По крайней мере, я к этому никогда не стремился. Я заплачу неустойку, даже если придется остаться без гроша. Но я должен победить, остальное меня не волнует.
В тот же день Мистраль позвонил в Париж Флоретте Руссель:
— Нам надо увидеться. В этом сезоне я не буду участвовать в гонках, но мне необходимо иметь товарный вид, потому что я решил выставить себя на продажу.
Для Флоретты эти слова прозвучали свадебным гимном.
— Считай, что я над этим уже работаю. Но ты должен мне все рассказать. Где встретимся? — деловито, как всегда, спросила она.
— В моем доме в Париже. Я приеду через два дня, — объявил он.
Год начался скверно, а дальше дела пошли еще хуже. В его парижской квартире на авеню Маршала Нея остались одни только голые стены: Шанталь вывезла всю дорогую обстановку, за которую Мистраль заплатил миллионы франков, милостиво оставив ему лишь матрац на полу в спальне да его спортивные трофеи.
Он продал парижскую квартиру, дом с конюшней на баскском побережье и яхту, пришвартованную в Каннах. Флоретта помогла ему реализовать все его имущество по максимально высокой цене, ни на минуту не прекращая создавать ему рекламу. Через несколько месяцев Мистраль стал самым вожделенным безработным пилотом на бирже труда. Он заручился поддержкой нескольких солидных спонсоров, готовых вкладывать миллиарды. Директора самых прославленных «конюшен», таких, как «Брэбэм», «Уильямс», «МакЛарен», «Эрроуз», бомбардировали его телефонными звонками, приглашениями на интервью, заманчивыми обещаниями, но Мистраль все не решался подписать контракт.
— Чего ты, собственно говоря, ждешь? — однажды спросила Флоретта.
— Энцо Феррари так и не дал о себе знать, — вздохнул он.
— Ах, вот чего ты хочешь! Ну, если тебя так привлекает Маранелло, я организую для тебя встречу, — заверила его Флоретта.
— Не надо. Пусть он сам меня пригласит, — заупрямился Мистраль.
— Как-то раз он уже тебя приглашал, и ты ответил отказом.
— Я тогда был связан моральным обязательством и объяснил ему все как есть. Сейчас я свободен. И ему это известно.
— Хочешь знать мое мнение? — спросила Флоретта. — Ты в Маранелло не продержался бы и месяца. Ты с норовом, и он тоже, а два петуха в одном курятнике не уживаются.
— Ты считаешь, что я должен вообще выбросить Феррари из головы?
— Ты же пилот, а не я, — ответила она уклончиво.
Мистраль понимал, что Флоретта права, и все же никак не мог решиться.
В один прекрасный день она сказала ему:
— Тут объявился один итальянец, специалист по рекламе, он хочет встретиться с тобой.
— Кто такой? — спросил он.
— Я мало о нем знаю. Его зовут Джордано Сачердоте. Он занимается рекламой «Блю скай». По- моему, неплохо соображает. Я заказала ужин в «Серебряной башне» на сегодняшний вечер. Он придет со своей женой Сарой, — объяснила она.
— И все эти торжественные приготовления ради какого-то типа, о котором ты почти ничего не знаешь? — удивился Мистраль.
— Я знаю о нем достаточно, чтобы тебе сообщить, что у него есть план купить «О'Доннелл» и что за ним стоит человек, который может дать любые гарантии: Петер Штраус, — выложила свои тузы Флоретта.
Петер Штраус. Это имя Мистраль однажды уже слышал. Он тут же вспомнил где и когда: в Маранелло, летним утром, когда Энцо Феррари пригласил его к себе. Ему припомнился человек огромного роста в обществе молодой и необыкновенно красивой женщины. Такая пара просто не могла остаться незамеченной.
— А этот Штраус и вправду так богат? — спросил он.
— У него столько денег, что он может купить себе все, что пожелает, — решительно заявила Флоретта.
— Ладно, пойдем познакомимся с его приспешником, — согласился Мистраль.
Когда они встретились в «Серебряной башне», гонщик сразу же понял, что Джордано Сачердоте не является ничьим приспешником. Он держался вполне самостоятельно и независимо, по всему было видно, что он знает, чего хочет. Кроме того, Мистраль вспомнил, что уже видел его однажды, когда работал механиком и отправился в Милан, в рекламное агентство, чтобы получить сведения о Марии.
Год начался скверно, но обещал завершиться наилучшим образом.
17
Все надежды и мечты рухнули разом: Мария поняла, что надо начинать с нуля. Ее воздушный шарик улетел. Одно дуновение ветра — и она опять оказалась в состоянии полной неопределенности. Сидя за рулем, она механически фиксировала километры, которые пожирала ее «Феррари», понимая, что перед ней стоит всего лишь одна действительно важная задача: как можно больше увеличить расстояние между собой и Петером, не пожелавшим пошевелить и пальцем, чтобы защитить ее от нападок своего дерзкого сына. Она не держала зла на этого испорченного, вздорного и, похоже, глубоко несчастного юнца. Она злилась только на великого Петера Штрауса, позволившего Джанни издеваться над ней.
Прошло столько лет с тех пор, как она оставила родные места, но ей так и не удалось где-то обосноваться, пустить корни, обрести надежную почву под ногами. Грубого вторжения Джанни хватило, чтобы открыть ей глаза на то, как она отчаянно одинока.
Заметив дорожный указатель, она поняла, что едет по направлению к Римини. Инстинкт направил ее по дороге к дому. Поворот на Чезенатико был недалеко. Она затормозила и остановилась на разъездной площадке. Заглушив мотор, Мария опустила голову на руль и разрыдалась. Плач на мгновение прервался, только когда дверца распахнулась, и она увидела огромную тень, склонившуюся над ней.
— Пойдем. Я отвезу тебя домой, — произнес знакомый голос.
— Уходи, Петер. У меня нет дома, — ответила она, давясь рыданиями.
— Я твой дом, — перебил ее Петер, силой поднимая ее с сиденья и неся на руках к своей машине.
— Оставь меня, — отбивалась она со слезами.
Петер крепко прижал ее к себе и поцеловал.
— У меня нет никого на свете дороже тебя, — прошептал он ей на ухо, — я не могу тебя потерять.
Мария перестала плакать. Человек, которого она любила, бросился за ней следом, и ей больше ничего не было нужно, как только укрыться у него на груди, ощущая спокойную силу его объятий.
Лето подходило к концу. Над озером в рассветные и закатные часы стали сгущаться первые туманы, в воздухе заметно чувствовалась свежесть. На вилле готовились к приему гостей, и экономка накрыла стол в обеденном зале, украсив его по-осеннему букетами георгинов, пышно расцветших в эту пору на клумбах в саду вокруг виллы.
— Любой пир должен быть в первую очередь пиром для глаз, — любил повторять Петер.
Поэтому званый обед был тщательно продуман и спланирован во всех деталях. В это сентябрьское воскресенье стол был застелен плотной скатертью из органди. На матовой поверхности ткани переливались
