дальше она меня спрашивает, не представляю ли я, с кем мог иметь дело её отец, кто мог на него, такого упёртого и злобного человека, так повлиять, чтобы он мог так измениться??? И если я знаю этого человека, то не могу ли я ей дать координаты этого волшебника.
Ну, я вам скажу, что моё состояние, когда я слушала вопрос Елены, трудно описать! Немая сцена! Я буквально «хлопала глазами», с трудом сдерживала смех и, признаться, не знала, что мне делать: бить ли себя в грудь и кричать, что «это я, я тот волшебник!», или, скромно потупив глаза, признаться… Наконец, я собралась с мыслями и посоветовала Елене позвонить отцу, поговорить с ним и все вот эти вопросы задать ему. Ну, вы понимаете, что назавтра мы с ней, конечно, посмеялись вместе. Но вот представляете, её отец, Борис, по её словам, упёртый, упрямый и злобный, а как работал! И каких результатов добился! А эта дама, его дочка, работала лениво и лейтмотивом была фраза «да я уже всё поняла, зачем мне это ещё отпускать?» И по сто пятому разу я назавтра слышала, что мама с ней никогда не была ласковой, что когда ей было 4 года, она упала, и мама всего-то приложила к ушибленному месту лёд, но не пожалела дочку. И я в энный раз объясняла, почему это НАДО отпустить, и опять слышала ту же самую песню про то, что она уже всё поняла, и что всё остальное делать не обязательно. Короче говоря, мне стало понятно, что она просто ждёт, когда же, наконец, произойдёт некое чудо по отношению к ней, но без её участия.
В конце концов, я сказала ей, чтобы она хорошенько подумала над сутью ВОЛШЕБСТВА, и чтобы поняла, что волшебником бывает только сам человек, ибо, если он сам хочет перемен в своей жизни, то он работает, можно сказать «пашет», и только ТОГДА СЛУЧАЕТСЯ ЧУДО!
На следующий день после моего возвращения, раздался телефонный звонок. Звонила жена Бориса, Юлия Андреевна, которая мне сказала, что она мне благодарна за мужа, за ту атмосферу, которая воцарилась в доме, и она хотела бы со мной пообщаться, потому что считает, что ей тоже есть от чего освободиться.
Я никогда раньше не встречалась с Юлией и сейчас с интересом ждала свидания с ней. В назначенный час, открыв дверь, я увидела очень пожилую женщину, весь облик которой говорил о том, что она живёт будто бы в долг. Знаете, есть такие лица: поджатые губы, настороженный взгляд и походка человека, ожидающего удар. Впечатление довершил голос – не то, чтобы тихий, а какой-то глухой, я бы даже сказала бесцветный. Говорила она так, как будто ставила меня в известность, что прочитала мои книги, что муж рассказывал ей о наших занятиях, так что она считает себя готовой к нашей работе. Кроме того, она увидела реальный результат, то есть изменения отношений между отцом и сыном, и это её абсолютно убеждает в необходимости своих занятий. Скажу честно, меня так и подмывало попросить Юлию «с этого места поподробней, пожалуйста!» И она, словно услышав мою просьбу, своим тусклым, лишённым всяких красок, голосом рассказала, что я, наверное, в курсе, что у них трое детей – две дочери и сын. Но дочери живут в других городах, одна во Владивостоке, а другая в Вильнюсе, и поэтому они редко общаются, а уж видятся и вовсе раз в несколько лет. С одной стороны это и неплохо, так как каждая встреча приносила с собой конфликты, а она устала от ссор в семье. А вот с сыном другая история, он живёт в Москве, но до недавнего времени, а конкретно, до наших с Борисом занятий, Даниил не приходил к ним домой, потому что встречи с отцом уже носили невозможный характер. И она сама ходила к сыну на свидание в расположенный рядом скверик, или, что очень редко, ездила к нему в гости. Редко по двум причинам: во-первых, потому, что всегда плохо себя чувствует и трудно ходить, а во-вторых, потому, что очень не любит невестку и абсолютно безразлична к внукам. Но вот после известного мне письма, всё чудесным образом переменилось, сын приходит к ним домой, они с отцом подолгу разговаривают и она этому, конечно же, рада, но жалеет, что это случилось так поздно.
Всё это она рассказывала полуприкрыв глаза и почти не разжимая губ, безо всяких эмоций. Я поймала себя на мысли, что, если бы я реально не видела бы перед собой живого человека, то вполне могло быть ощущение, что мне этот разговор приснился.
Вы, вероятно, понимаете, что этот монолог вызвал во мне шквал вопросов: как она считает, почему в семье создались такие отношения; почему она «безразлична» к внукам; почему не любит невестку; чем болеет, почему трудно ходить, и так далее… Но ни одного из этих вопросов я не задала, потому что у меня было ощущение, что мы с ней сидим на льдине, и у нас стучат зубы от холода. Поэтому, первое, что хотелось сделать, это согреть эту женщину, и, признаюсь, согреться самой, хотя термометр в комнате показывал +25. И вот я, сделав над собой усилие, весёлым голосом сообщила, что у меня есть очень вкусная шарлотка, поэтому я предлагаю пойти и попить чайку. Видно было, что это предложение было совершенно неожиданным для моей гостьи, но, тем не менее, она на него откликнулась, и, я бы сказала не без удовольствия. Пока я разливала чай и радостно болтала о всяких пустяках, в моей голове дятлом стучал вопрос – что мне делать, как её раскрыть, а главное, с чего начать, чтобы выбрать нужное направление.
Выручил неожиданный телефонный звонок. Как раз в этот самый момент мне позвонил мой муж и сказал, что задержится на работе, потому что у сотрудника день рождения. Я знала человека, о котором шла речь, поэтому горячо откликнулась на это сообщение и попросила от моего имени поздравить именинника. Положив трубку, я, всё тем же беззаботным тоном, объяснила цель звонка мужа и задала, как мне показалось, весьма невинный вопрос:
– А у Вас когда день рождения?
– У меня нет дня рождения, – глухо, как из подземелья, прозвучал ответ.
– Как это может быть? Что должно было случится в Вашей жизни, что лишило Вас этого чудесного дня?!
Вот тут я и поняла, что нажала на самое больное место, потому что, забыв про чай, Юлия стало рассказывать. Сначала медленно и обречённо, но постепенно, как бы, освободившись от внутреннего зажима, голос приобрел краски, окреп, и речь стала литься свободнее. Видно было, что ей доставляет удовольствие то освобождение, которое она испытывала, выбрасывая свой груз. Нет, пока ещё не выбрасывая, а только доставая из своих тайников.
– Так случилось, что однажды, в один из дней моего рождения, умер мой папа. Мало того, что папа был самым любимым моим человеком, я и в прямом, и в переносном смысле обязана ему своим рождением. Дело в том, что мама меня изначально не хотела, и она уже с кем-то договорилась об операции (официально ведь аборты были запрещены). Но папа каким-то образом то ли догадался, то ли узнал, куда мама отправилась, догнал её, вернул домой и пригрозил, что выгонит, если она только посмеет что-нибудь сделать. Вот так я, вопреки маминому желанию, но к большой папиной радости, и появилась на свет. И всегда я была «папиной дочкой», с ним – на рыбалку, с ним – по грибы, с ним играть и с ним же уроки делать. Мне даже про особенности женского организма не мама, а папа рассказывал. Мама работала директором фабрики, её никогда не было дома, но мы как-то по ней и не скучали, нам было очень хорошо вдвоём. Лишь одно обстоятельство всегда омрачало мою жизнь. Я всегда боялась потерять папу, и я помню, как плакала по ночам от вдруг накатившего ужаса, что папы нет. Нет, и никогда больше не будет! И однажды случилось, с моей точки зрения, страшное событие: папу отправили в командировку. У Вас могло создаться впечатление, что папа сидел дома и был как бы «кормящим папой», нет, он работал, папа был учёным-гляциологом (специалист по льдам и ледникам). Но он много работал дома, писал статьи, книги. Нет, он, конечно, ходил в институт на службу, но при этом умудрялся не оставлять меня надолго. Ну, а уж если командировка, то для меня это была просто беда. И эта командировка была, видимо, в моей жизни одна из первых, потому, что я помню, что была совсем маленькая. Я, конечно, понимаю, что буквально «свалилась» на маму, что нарушала её планы. Но что же прикажете делать маленькому человеку трёх-четырёх лет, которого вдруг лишили всего: общения, любви, тепла, заботы! Я даже не могу сказать, что обижалась на неё, просто многое мне непонятно, да и, пожалуй, необъяснимо ни тогда, ни сейчас. Ну, например, помню, у меня заболел зуб. Я не спала ночь, плакала, и на утро мы пошли не в детский сад, а в поликлинику. Я, естественно, очень боялась, но мама сказала, что ничего страшного не будет, врач только посмотрит и не сделает мне больно. Мы вошли в кабинет, меня усадили в кресло, и мама вышла из кабинета со словами «Пока, я пошла, я позже за тобой приду». Мне удалили зуб, отправили в коридор, и я сидела там одна, оглушённая от страха, боли, горя и одиночества. Я даже не плакала, а рядом сидела мама с мальчиком, утирала ему горькие слёзы и ставила меня ему в пример: «Видишь, – говорила она, – вот девочка, и даже меньше тебя, сидит одна, без мамы, а не плачет вовсе, вот ведь какая умница!» Знала бы эта женщина, что больше всего на свете этой «умнице» хотелось оказаться в тёплых маминых объятиях и разрыдаться. Так я и сидела в коридоре какое-то время и ждала маму, которая прибежала, запыхавшись, схватила меня и отвела в сад, а сама побежала на работу. Вот так у нас было всё по-деловому, всё функционально. В периоды папиных командировок, (а они были очень продолжительными), меня отправляли в сад на пятидневку. А позже, когда уже училась в школе, то в папино отсутствие училась в каком-нибудь интернате (позволяли мамины связи в администрации города).
Вы спрашивали про день рожденья. Мне кажется, что его помнил только папа – когда он
