– Знаете, молодой человек, ваши мысли просто блестящи, и не думайте о том, что вам ответит отец. Похоже, он в состоянии, близком к шоку, и на данный момент может только грубить.
– Дожил, старый! Ну, раз моё мнение никого не интересует, тогда пойду работать. Все стали умными, а лопату лишнюю бросить некому! – Александр и в самом деле глубоко задумался.
Над правдоподобностью туристического бивуака голову особо не ломаем; не думаю, что железные мозги зонда обнаружат подвох – это пусть и инопланетная, но всё же машина, с определённой программой; мало того, она банально старая и морально изношена. Из всей бутафории настоящими должны быть только палатка да костёр. Он будет ориентировать подземного монстра по тепловому излучению и греть нашего добровольного помощника.
Рожин, что про него ни думай, – человек слова: не отказался играть роль подопытного кролика, несмотря на все наши уговоры. За несколько дней, проведённых в нашем кругу, он стал восприниматься нами как-то по-другому. Что ж – выбор смерти – это его право. Дай Бог, чтобы у каждого в конце пути была такая альтернатива. Единственное, на чём мы настояли, – это взять с собой кислородную маску.
Размышляя над происшествием, которое случилось на этом перевале в далёком 1959 году, я вот что подумал. Для успешного отбора проб зонду необходимо взять лишь образец крови, ну, может, совсем немного плоти, и всё. На деле же все, попавшие под действие поземной техники, а это наверняка случилось и с группой туристов Игоря Дятлова, гибнут от сил стихии, в данном случае от холода. Почему такое происходит? Скорее всего, это сделано для конспирации, если этот термин уместен для машины, находящейся в режиме слежения тысячи лет. Думаю, события развивались следующим образом: людей обездвиживают при помощи некоего усыпляющего газа, берут материал для анализа и оставляют умирать. Некоторые, в силу своей природной сопротивляемости яду, умирают не сразу, а успевают в горячке ужаса уйти на какое-то расстояние. Под действием отравы они теряют, полностью или частично, зрение и осязание. Такая версия объясняет почти всё: это и бегство людей в непонятном направлении, без одежды, даже без попытки оставить хоть какое-то сообщение для других.
Само обустройство поставного лагеря не занимает много времени. Что ни говори, а прошедшие дни нас многому научили. Палатку разбиваем на склоне, в четырёх с половиной сотнях метров от вершины, практически на границе зоны действия зонда. Место выбрано далеко не случайно, а с таким расчётом, чтобы у нас была возможность вести постоянное наблюдение за происходящим, а, приняв доводы Потапова-младшего, мы первым делом нашли поблизости высокую ель, на которой устанавливаем приёмную антенну, чтобы телесигнал от камеры проходил без помех. Дальше: завозим дрова, много дров и особо обустраиваем место для Петра. Мы уверены, что он не жилец: умрёт либо от ранения, либо зонд постарается.
Устроив Рожина со всеми возможными удобствами, чуть позже начинаем свозить туда же и покойников. Рассаживаем тела усопших вокруг места будущего костра, не зажигая его: опасаемся, что сами не успеем отойти на безопасное расстояние.
Беготня заканчивается неожиданно: оглядевшись, понимаем, что запланированное сделано. Остаётся только поджечь дрова. Несколько минут просто молчим: нас здесь трое битых жизнью мужиков – мальчишки в это время доводят до ума камеру слежения.
– Всё, идите... – Рожин нас почти гонит, – зажгите огонь – и покедова; нечего теперь разводить антимонии. Да, кстати, и похороните потом всю нашу компанию вместе...
– Ладно, – говорю я, – как скажешь...
Тонкая струйка бензина льётся на ветки. Спичка, пробежав по шершавому боку коробка, зажигается, и через секунду костёр пылает, а мы, не оборачиваясь, на максимально возможной скорости покидаем скорбное место. Трудно смотреть в глаза человеку, когда он в шаге от Божьего суда...
Пока солнце не спряталось в горах, камера показывает всё, что мы сотворили, в мельчайших подробностях. К ночи, когда стемнеет, видимость, вероятно, будет значительно хуже. К тому же, судя по поднявшейся опять позёмке, погода обещает быть наисквернейшей. Температура уже сейчас далеко за двадцать, а нестихающий ветер обещает пургу. Рожин ещё утром предупреждал, что буйство стихии будет нешуточным. Перекинувшись с ним по рации парой слов, ждём.
Наша маленькая палатка с трудом вмещает четверых, но у нас принцип – в тесноте, да не в обиде. Здесь уже не так холодно и нет пронизывающего до костей ветра.
– Только бы электростанция не подвела, – Егор внимательно прислушивается к шуму двигателя. – Батя, мы ведь её первый раз завели, ещё не обкатанная. Такая изящная, миниатюрная, как игрушка. Нам остаётся лишь довериться рекламе, что японская техника не подводит никогда.
Сына всегда тянуло к технике. Ещё в босоногом детстве он странным образом умел давать вторую жизнь разбитым вдрызг старшими братьями игрушкам. Маленькие худые пальчики ловко ставили на место даже крошечные детали. Чуть позже в его жизни появились велосипеды – сначала простенькие, а позже и супернавороченные колёса. Парень часами возился с ними, что-то чистил, подтягивал. Мне кажется, катался он на порядок меньше, чем ремонтировал. Как-то незаметно весь наш двор оказался завален всевозможным железом: от разбитого детского транспорта до мотоциклетных моторов. Сюда тащили всё то, за что не брался ни один автослесарь. Поняв бесперспективность борьбы с этим увлечением, я разрешил парню заниматься техникой, но поставил целый ряд условий, одним из которых была чистота, и, к чести Егора, она всегда поддерживалась безукоризненно.
– Не боись, ребята, прорвёмся, – Михалыч прячет в многодневной щетине улыбку, – Викторыч, давай-ка по соточке, за успех нашего безнадёжного предприятия.
– Хроник! – не могу удержаться от сарказма, но, впрочем, соглашаюсь сразу. – Наливай!
После дня, проведённого на морозе, крепость коньяка почти не ощущается, только на языке остаётся его чуть терпкий вкус. Но через пару минут алкоголь поступает в кровь, и становится теплее; мало того, значительно повышается настроение. Теперь очередь кофе: наливаем всем без ограничений – бодрствовать придётся всю ночь. Пьём горячий напиток, не отрывая глаз от экрана ноутбука.
Мне почему-то кажется, что всё закончится именно сегодня. Пока там тихо, но ветер постоянно усиливается; кроме того, Хранитель сообщает, что активность зонда растёт с каждой минутой. Сколько это продлится? Ответа пока нет, хотя, раз монстр уже давно в режиме готовности, долго ждать не придётся.
– Пап, смотри! – Сашка указывает на ряд цифр в углу экрана. – Комплекс засёк непонятное радиоизлучение. Источник потока у костра, но это не происки зонда, это телефон!
– Вот тварь! – ругается Михалыч, – мы этого жалкого инвалида как следует и не обыскивали, только пушку отобрали. Наверняка со своими связался, ишак!
Потапов, схватив карабин, пытается выбраться из палатки, но я его останавливаю:
– Поздно, Саш, поздно. Всё уже сделано и ничего не исправить, – привожу в чувство друга, а у самого рука сжимает револьвер. – Может, это и к лучшему... Зато теперь без вариантов – враг он. Сдохнет, падаль, – не жалко.
– Пусти, Серёга, я пристрелю эту суку...
Договорить Потапов не успел. Землю под нами чуть колыхнуло – тихонько, потом сильнее.
– Началось! – я взглянул на экран и увидел, что костёр накрыло странное облако фиолетового пара, – что ж, так я и думал, – газ!
Глава 26
Наконец сквозь пургу становятся заметны изменения в районе ложного лагеря. В неровных всплесках огня, взломав толстую корку мёрзлого камня и льда, в морозную ночь вырывается нечто, что перед своим появлением выпустило струю газа. Мы, замерев, не отрываемся от экрана. Всё дальнейшее походит на кадры фантастического фильма-ужаса.
Металлические манипуляторы зонда двигаются по воздуху с огромной скоростью. Как щупальца гигантского спрута, они ищут добычу, но их движения не хаотичны, а точно рассчитаны. Снежная круговерть мешает разглядеть картину подробнее, но многое видно вполне отчетливо. Конечно, по- человечески мы особое внимание уделяем Рожину. Он встаёт (откуда только берутся силы у смертельно изувеченного?) и пытается уйти.
Попытка скрыться (от такого у любого человека сдадут нервы) оканчивается безуспешно. Захваченный щупальцем, что обвивает его как громадный удав, Рожин покоряется судьбе; мне кажется, у раненого просто не осталось сил. Как ни мешает камере снег, но противогазную маску на его лице различаем чётко, а
