— Хорошо, хорошо, — пробормотал Грушин, скручивая Валентину руки за спиной. Впрочем, тот и не сопротивлялся.
Борисюка связали и оставили на полу. Тот со стоном повалился на бок. Грушин, тяжело дыша, поднялся с колен. Сид отер рукой мокрый лоб и тоже выпрямился.
— Ваня… Ваня, может, он жив? — с надеждой прошептала Инга.
— Какое там! — отозвался Артем из кабинета. — Две пули в грудь, одна в голову! Полчерепа ему снес, придурок! И где только стрелять научился?
— С пяти метров сложно промазать, — отозвался Грушин. — А про калибр я уже говорил. Самое мощное личное оружие. Не считая автоматических пистолетов. Ну, Валентин! Ну, удивил!
— Это у него так вышел нервный стресс, — предположила Прасковья Федоровна.
— Да вы бы заткнулись! — выругался Артем. — Если каждый, у кого нервный стресс, будет в людей палить… Валентин, за что ты его убил?
Борисюк не ответил, только застонал. И, скрючившись, уткнул лицо в колени.
— Значит, и следователя убил он? — предположила все та же Прасковья Федоровна. — И… и Киру? Но за что?!
— А вот мы сейчас разберемся, — угрожающе сказал Артем. — Я столько трупов за всю свою жизнь не видел! Черт знает что! Кого-то убивают с периодичностью в час.
— В таком случае у нас еще один час до полуночи, — мрачно пошутил Грушин.
— Но надо же выяснить… — негромко сказала Инга. — За что он их?
Борисюк скрипнул зубами.
— Такой приличный молодой человек! — покачала головой модная писательница. И вдруг сообразила: — Ведь мы же вместе с ним осматривали дом! Вдвоем! Я была в компании с убийцей! Моя жизнь подвергалась смертельной опасности! Сид!
— Парень избавился от свидетеля, — отозвался тот. — И что?
— А мы? — удивилась писательница. — Мы разве не считаемся? Ведь мы же знаем, кто убил! Неужели мы все будем молчать?
— Прасковья Федоровна, я бы вам не советовал делать поспешных выводов, — сказал Даниил Грушин.
— Почему поспешных? Ведь мы же все видели! Своими глазами! Боже! Соседи могли услышать выстрелы!
— Кого здесь волнуют звуки выстрелов? — с иронией произнес Даниил Грушин. — Уверяю вас: никто даже не дернется. И в милицию не позвонит.
— А мы? — с надеждой спросила Прасковья Федоровна.
— Мать… — тронул ее за руку Сид. — Ты бы тоже не дергалась.
— Я не совсем поняла…
Артем вышел из кабинета и спросил:
— Что делать? Оставить как есть? Я закрываю дверь. Меня от этого зрелища мутит.
Он потянулся к рычагу, и стеллаж с книгами поехал на свое место. Инга вдруг начала смеяться:
— Ха-ха-ха! Три трупа, и все в одной комнате! В доме, где двадцать комнат! Не меньше! Ха-ха! И бассейн! И гараж! И сауна! Ха-ха! В огромном доме убивают почему-то в одной комнате! В кабинете Грушина! Ха-ха! Почему вы не смеетесь?!
— Дайте ей воды, — посоветовала Прасковья Федоровна.
— Лучше пощечину. Так в кино делают, — ухмыльнулся Сид.
Артем подошел и легонько потряс женщину за плечо:
— Инга! Эй! Ты меня слышишь? Перестань, ну же! Перестань!
Она вдруг вскинулась, перестала смеяться и со злостью сказала:
— Отойди от меня!
— Что? — опешил Артем.
— Отойди! Вы все здесь! Маньяки! Уроды!
— Истерика, — констатировал Грушин. — Срочно надо шампанского.
— И ты урод! Самый урод из всех уродов!
— Может, она одновременно была еще и любовницей этого молодого человека? — предположила Прасковья Федоровна.
— Какого молодого человека? — удивился Артем. И через плечо кивнул на стеллаж: — Того, которого только что убили?
— Нет. Того, который убил, — трагическим шепотом сказала писательница.
Инга вновь начал смеяться. Валентин Борисюк поднял голову и громко сказал:
— Да пошли бы вы все…
— Слава богу! Он приходит в себя! — вздохнула Прасковья Федоровна.
— Скажем, выходит из шокового состояния, — заметил Грушин.
— А можно сказать, что он убил Ваню в состоянии аффекта? — задумчиво спросил Артем.
— А остальных? — удивилась писательница. — Остальных в каком состоянии убил?
— Да пошли бы вы все… — повторил Валентин.
— Знаете что? Надо его запереть! — решила
Прасковья Федоровна. — Для пущей безопасности.
— Где? С трупами? — с иронией спросил Грушин.
— Ну зачем же с трупами? В доме что, мало комнат?
— Именно с трупами, — высказался Артем. — Чтобы дошло.
— Но, может быть, он нам сначала все расскажет? — Инга перестала смеяться и вернулась к интересующей ее теме.
— Ты-то почему так волнуешься? — уставился Артем на свою любовницу.
— Потому. Меня обвинили в шантаже. А убийца — он, — кивнула Инга на лежащего на полу Валентина. — Я хочу справедливости.
— Или спихнуть все на того, кто невзначай себя выдал, — вмешался Грушин.
Артем подошел к Борисюку и, нагнувшись, спросил:
— Валентин, эй! Ты нам расскажешь?
— Я вам уже рассказал, — отозвался вдруг Борисюк.
Он и в самом деле постепенно начинал приходить в себя. И почувствовал боль в связанных руках. Голова тоже болела. Только теперь он сообразил, что сделал еще хуже, чем было, вместо того чтобы исправить положение. Но когда бросился к буфету за пистолетом, не отдавал отчета в своих поступках. Это был импульс, толчок изнутри, неведомая сила, которая и кинула его к буфету. И заставила стрелять в Ваню Смирнова.
— Когда рассказал? — удивился Артем. — Там? Внизу?
— Да. Только вы не поняли.
— Постой-ка… Ты сочинил какую-то нелепую историю. Дай-ка припомнить… Я даже в нее не поверил. Мол, кто-то тонул, а ты не спас. Убил, но не нарочно.
— Это я потом сочинил. Потому что испугался. И вообще… Пошли бы вы все…
— Его надо отвести наверх и положить на кровать, — вздохнула Прасковья Федоровна. — А дверь запереть. А нам все расскажет Даня.
— И в самом деле! — хлопнул себя по лбу Артем. — Я же забыл! Есть человек, который в курсе, кто, кого и за что убивает! Но теперь-то можно пролить свет на эту историю? Когда все уже закончилось?
— А ты уверен, что закончилось? — загадочно усмехнулся Грушин.
— Уверен, — твердо ответил Реутов. — Потому что ты дашь мне сейчас ключ от буфета.
— Значит, вы предлагаете мне открыть еще две карты, — задумчиво сказал хозяин дома. — Шантажируемого и шантажиста. А что мне тогда останется?
— Мы не предлагаем, — поддержала Артема Инга. — Мы требуем. Комедия окончена. Ты запираешь буфет от греха подальше. И вызываешь милицию.
— Предлагаю после полуночи, — сказал Грушин.
— То есть? — уточнил Артем. — После полуночи запираешь буфет? После полуночи нам все
