(3 Цар. 3:12–14). Когда Он дал Своему народу землю обетованную, Он дал им и опасный путь к этой земле, чтобы испытать состояние их сердец (Втор. 8:1,2). Но в испытаниях, ниспосланных Богом, всегда отсутствуют скрытые мотивы, ибо в Его святости нет места злу, нет ни малейшего стремления расставить сети и уловить нас, ибо Его милосердная природа не желает причинить нам вред. Он нас испытывает, но так, что мы в силах пройти это испытание и наследовать Его благословение. Если происходит обратное, винить следует не Его, ибо Он есть Бог милостивый.
На самом деле виноваты мы сами (14,15). Голос обольщения — это голос нашей собственной греховной природы. Дорога наверх требует напряжения сил, она усыпана испытаниями; чтобы достичь духовной зрелости, необходимо проявить терпение и твердость. Это трудный путь, но он ведет к жизни во всей полноте (2–4). Дорога вниз, напротив, очень легка. У нас возникает желание (обольщаясь собственною похотью), желание рождает грех, а грех ведет к смерти (14–15). В отличие от праведной и святой Божьей природы, человеческая природа в основе своей греховна. То, что у человека возникает как желание, на самом деле открывает широкую дорогу ко греху и смерти. Слово желание (epithymia), выбранное Иаковом, не обязательно несет в себе отрицательное значение. Ранние переводчики не совсем точно переводили его как «похоть». Более нейтральное слово желание в большей степени выражает драматизм положения, ибо предполагает такую глубину нашего внутреннего осквернения, что, казалось бы, безвредные и простые желания доводят нас до греха и смерти. Таким образом, мы впадаем в грех, увлекаясь и обольщаясь. Применение последнего слова очень удачно: оно выражает притягательность желания, гипнотический магнетизм наживки, приготовленной для голодного зверя (deleazo, ср.: 2 Пет. 2:14,18). А предыдущее слово (exelkomai) означает «тащить» и указывает на господствующую и направляющую силу внутри нас.
Мы можем полнее осознать это свойство нашей натуры, представив, в какой форме оно выражается. Невинный, казалось бы, первый опыт употребления наркотиков представляется таким далеким от их беспощадной и разрушительной власти над теми, кто стал их рабом. Но разница заключается не в этом — наркотик не меняет своей сути ни в начале, ни в конце опыта. Разница кроется в той личине невинности, которую едва уловимая греховность нашей натуры надевает на смертельно опасную наживку, уговаривая нас всего лишь попробовать ощущение освобождения. Быть может, это слишком тревожный пример, но есть и другие: сколько христиан готовы обманывать себя, уступая силам смерти хотя бы в том, что позволяют себе утром поваляться в постели, вместо того чтобы читать Библию. И этот случай самообмана также принимает вид простого желания, на который надета маска самооправдания: «Мне нужно выспаться…», «У меня впереди тяжелый день». Все дело в том, что мы никак не можем положиться на самих себя. Внутри нас зияет пропасть, полная господствующих над нами заманчивых желаний. Внутри нас царит роковая слабость, категорически утверждающая, что своими силами нам никогда не претворить в жизнь славные замыслы Бога. Такую слабость Иаков называет грехом, а грех — это дитя похоти, или желаний (15). Это слово (hamartia) в том значении, в котором оно употреблялось в классическом греческом языке, означает «потерпеть неудачу в достижении цели». Именно оно чаще всего используется для обозначения греха в Новом Завете, и, как видно из Послания к Римлянам 3:23, последствия этого состояния отчетливо видны в жизни каждого. Очевидно, наша способность производить на свет обманчивые желания тесно связана с нашим неумением жить высшими побуждениями и достигать больших высот. Неудивительно, что процесс, начавшийся и продолжающийся таким образом, заканчивается смертью.
Иаков, самый лаконичный из всех авторов Нового Завета, не приводит определения понятию смерть. Комментаторы его Послания уклончивы в той же степени. «Смерть во всех ее формах», — говорит А. Барнс, а Дж. Роупс предлагает: «…понятие, противоположное благословенной жизни с Богом». Джеймс Адамсон выделяет самое главное: «„Завершение' и смерть в „следующем мире'». Возможно, Иаков хотел, чтобы мы прервали чтение и задумались над этим противопоставлением. Он предлагал нам эту последовательность дважды: испытания, терпение, верность и зрелость (2–4); испытания, терпение, твердость и жизнь (12). А стихи 14,15 демонстрируют нам зловещее зеркальное отражение пути, по которому идет человек: желания, грех и смерть. В стихе 4 речь идет о тех, кто достиг высокого уровня зрелости: «чтобы вы были совершенны» (teleios), в стихе 15 представлен иной уровень: сделанный, совершенный (apoteleo) грех. Стих 12 утверждает, что наш положительный жизненный опыт дает возможность получить венец жизни, а в стихе 15 завершением становится смерть. В свете сравнения сказанного со стихом 12 мы не можем не согласиться с Джеймсом Адамсоном. Венец жизни дается (ср.: 2 Тим. 4:8) в конце, и тогда же наступает эсхатологическая смерть, как сказано во 2 Послании к Фессалоникийцам 1:8,9 или в Откровении 20:14,15. Но сравнение со стихом 4 показывает, что политика потворства похоти, вызывающая рождение греха, приводит в движение силы смерти в нашей жизни уже сейчас. Мы можем предположить, что ужасная реальность вечной смерти не угрожает нам, поскольку мы искуплены и во Христе находимся в полной безопасности. Наши имена записаны в книге жизни (Отк. 20:15). Но искупление не обеспечивает иммунитета от дурных поступков, не гарантирует неприкосновенности или независимости от процессов, которые контролируют нашу жизнь и ниспосланы нам по воле Бога Творца. Поэтому Иаков стремится вызвать у нас желание достичь зрелости, а также помогает осознать те процессы, которые порождают смерть.
Слово смерть включает в себя целую палитру библейских понятий. В Писании «смерть» означает продолжение человеческой жизни, но в измененном состоянии. Интересно, что во всем Ветхом Завете можно видеть эти изменения (в целом) как сокращение земной жизни. Хотя мертвые продолжают свое существование в Шеоле, материальное тело плоти с приходом смерти остается на земле, и поэтому цельность личности уже не сохраняется. Верно и то, что в Ветхом Завете упоминалось об уповании на славу после смерти (Пс. 72:24). Теперь это ожидание исполнилось в жизни во Христе, а «это несравненно лучше» (Флп. 1:23), чем жизнь на земле. И все же для тех, кто умер во Христе, полная и окончательная слава воскрешенного и нетленного тела (1 Кор. 15:51 и дал.; 2 Кор. 5:1 и дал.) не наступит сразу после смерти. Даже их смерть не сразу приведет к истинной жизни личности. Нам следует говорить об этом с осторожностью, ибо ничто не отнимется от славного бытия, где все «несравненно лучше». Бог сотворил человека как единство души и тела, и в тот момент, когда смерть введет нас в присутствие Христа с последующей славой и ожиданием совершенной славы, прикосновение смерти разделит единство, созданное замыслом Бога, и тело будет отдано во власть тлену.
Мы подвергаем себя действию разрушительной силы, если позволяем нашим желаниям породить грех, а греху — родить смерть. Иаков выбирает два глагола со сходным значением (tikto и арокуео соответственно). Нет смысла сравнивать их, пытаясь найти разницу: оба они означают «производить (детей)», «рождать (молодняк)». Напротив, постараемся найти между ними общее. Акт воспроизводства приводит к зачатию, зачатие — к беременности и к процессу созревания плода, беременность заканчивается рождением. Начавшийся процесс всегда приходит к логическому и неизбежному завершению. Исход предрешен с самого начала. Поэтому давайте не будем лелеять желания, которые
