Мальчик — ему еще и семнадцати не исполнилось — беспомощно повел плечами и правой рукой приподнял и показал левую. Зияющая рана рассекала ее от локтя до кисти.
— Я ранен, — сказал он. — Куда мне теперь?
Вопрос убивал своей простотой. Боль стиснула Кетилю горло. Как ему хотелось бы ответить: «Иди туда, там тебе окажут помощь…» Но идти было некуда. Впереди шел бой, и позади, и кругом — везде шел бой. «Господи, — подумал Кетиль, — что я наделал?» Впервые он усомнился в своем решении.
Юный солдат был из тех, кому формы не досталось. Его домашняя одежда, насквозь промокшая, свисала лохмотьями. Проливной дождь смывал кровь, а она все текла и текла из раны. Кетиль в растерянности опустился на колени рядом с ним.
— Это заживет, — сказал он. — Потерпи. Скоро все кончится.
— Да, скоро все кончится, — согласился мальчик.
Ни тот, ни другой не знали толком, что они под этим подразумевают.
— Не уходите от меня… — попросил мальчик.
— Не уйду, — обещал Кетиль.
Он продолжал сражаться, стараясь не удаляться от этого места. При каждой возможности он оглядывался на своего подопечного, чья склоненная фигура походила теперь на осевшую, готовую рухнуть глиняную статую.
После недолгого затишья неприятель предпринял еще одну сокрушительную атаку, которая пробила последнюю линию обороны Малой Земли. Вновь разгорелась жестокая битва. Сабли полосовали, кромсали, рубили живую плоть. Кетиль едва увернулся от удара подскакавшего вплотную всадника. Раздосадованный неудачей, тот развернул коня и замахнулся снова. Кетиль прочел в его глазах смертоносную целеустремленность. Он раз за разом уворачивался или парировал удары, но в конце концов в сутолоке битвы лошадь двинула его крупом и сбила с ног. И только он приподнялся, его противник рубанул саблей — пониже плеча, потом еще раз — по голове. От боли и от силы удара он рухнул наземь и потерял сознание. Противник, должно быть, счел его убитым. Во всяком случае, он усмирил взбрыкнувшую лошадь и, обогнув тело, поскакал своей дорогой.
Привел Кетиля в чувство холодный дождь, сеявший в лицо. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где он и что с ним. Кругом простиралось безмолвное теперь поле битвы. Он удивился, что совсем не чувствует боли. Ни плечо, ни голова не болели. Но первая же попытка пошевелиться едва не привела к новому обмороку. Чуть поодаль знакомый раненый мальчик лежал в какой-то нелепой позе, уткнувшись носом в грязь. Из-под задравшейся одежды виднелась полоска голой белой спины. Он был явно и безнадежно мертв.
— Прости… — прошептал Кетиль. — Прости меня… Я не хотел… этого… Не хотел всего этого ужаса… Я хотел только, чтоб мы не потеряли душу… А твоя из-за меня рассталась с телом…
Час проходил за часом. Дождь все моросил не переставая, мелкий и холодный. Кетилю был виден вдали — или только мерещился в тумане — Утес Великанши. В памяти всплыли слова предания и привязались как назойливый припев: «Выпотрошьте брюхо, вспорите мне пах… хочу с великаншей кувырнуться в овраг… кишки и молоки выпустите мне… хочу с великаншей… выпотрошьте брюхо…»
Время от времени он слышал чьи-то стоны — то где-то рядом, то подальше. Уже совсем стемнело, когда тишину нарушил стук колес. Что-то дребезжало, скрипело. Судя по всему, телега, запряженная одной лошадью.
— Эй! Есть кто живой? — окликнул чей-то голос.
— Есть! Здесь! — собрав остаток сил, отозвался Кетиль.
— Где? Ничего не видать…
— Я тут!
Трое санитаров осторожно подняли его и перенесли в телегу, где уже лежало человек десять раненых. Укрыв его одеялом, самый младший наклонился к самому его лицу.
— Я вас узнал. Вы ведь Кетиль, да? Ни о чем не беспокойтесь, сударь, довезем в лучшем виде.
— Тут мальчик лежит, вон, видите… Возьмите его, прошу вас.
— Да он же мертвый, сударь.
— Знаю, но мне не хотелось бы оставлять его здесь.
Победоносная армия Герольфа к вечеру вступила в столицу. В городе оставались только старики, женщины и дети, попрятавшиеся по домам. Отряд, оставленный для защиты дворца, оказал отчаянное, но тщетное сопротивление. Большая часть его полегла на месте. Легко справившись с этой обороной, победители с торжествующим гиканьем влетели прямо на конях в парадный двор.
Сам Герольф прибыл только к ночи. При свете факелов, под аплодисменты соратников он взошел по дворцовой лестнице и проследовал к Тронному залу. Ключ пришлось поискать: Холунд много лет там не бывал, предпочитая проводить время в библиотеке или в зале Совета. Новый владыка Малой Земли широким шагом, выпятив подбородок, пересек зал и уселся на трон небрежно, словно на кухонный табурет.
— Каково вам сидится, господин Герольф, на этом месте, где сиживало до вас столько королей? — театральным шепотом осведомился один из его военачальников.
— Мне? Отлично! — провозгласил Герольф. — Чем моя задница хуже ихних?
Взрыв здорового солдатского гогота приветствовал первую остроту нового государя.
17
Предсказание Бальдра Пулккинена
Все было как прежде, как всегда. Покачивался впереди широкий круп Бурана, господин Хольм пощелкивал языком или хрипло покрикивал: «Но-но, Буран, не балуй…» Скрипели по снегу полозья, меховая полость грела ноги, мороз покусывал лицо… Все было как прежде, и ничто не было прежним. Горе пропитало все и вся своей траурной чернотой. Оно примешивалось ко всему, отравляя даже самые маленькие, простые радости — вкусную еду, сон, прозрачную красоту свисающих с крыши сосулек. Всё.
А по улицам разъезжали конные патрули Герольфа.
Сам главнокомандующий недолго пробыл на Малой Земле. Кампания завершилась до смешного легкой победой, остров был завоеван. И что дальше? Только скука. Так что он поставил на руководящие должности своих людей и отбыл на Большую Землю, где его ждали планы, более достойные его по своим масштабам.
Александер Йоханссон вылез из саней.
— Спасибо, господин Хольм, пока.
— Пока, Алекс. Я за тобой заеду.
За всю дорогу ни тот ни другой словом не обмолвились о том, что угнетало обоих. Что можно сказать, когда горя через край? Что можно сказать, кроме как «Спасибо, господин Хольм, пока» и «Пока, Алекс, я за тобой заеду»?
Алекс сегодня уступил наконец настояниям матери. Она взялась за него всерьез.
— Ты должен выходить, бывать на людях, пойми! Иначе мы тут в четырех стенах оба рехнемся. Тем, что ты сидишь дома, ты не поможешь отцу вернуться. Сходи повидайся с Бальдром! Хоть отвлечешься.
— Мне не хочется сейчас видеть Бальдра.
— Но, может быть, ему хочется тебя повидать. Он, должно быть, думает, что ты решил с ним не водиться, и стесняется сделать первый шаг.
Бальдру, как и Алексу, было десять лет. Он раньше жил по соседству с Йоханссонами и сотни раз приходил играть с братьями. Потом его семья переехала в другой конец города, и мальчики с тех пор виделись реже.
Он разгребал снег перед входной дверью, когда подошел Алекс. При виде его Бальдр воткнул лопату
