полная самомнения. Будучи учительницей второго класса, она вела себя как завуч — даже более того, командовала и директором.
Приходила на уроки других учителей, топоча сапогами, проходила через весь класс и при учениках во время уроков делала глупейшие замечания учителю. И все терпели, даже директор. Все явно ее боялись.
Конечно, не с моим характером было это стерпеть, и я принялась ее одергивать, к великому удовольствию учителей и ужасу директора Койшибаева.
Когда она пожаловала на уроки ко мне, я ее просто выставила вон.
Был конец апреля, и в клубе Северо-Западного ГРП геологи и буровики собрались совместно со школой отметить Первое мая. Жангасим Баянович со своей женой и мы с Валей сидели в четвертом ряду. Праздничное заседание открыл замполит ГРП. Он прочел состав президиума (от школы в него входила Макарова), все единогласно проголосовали «за».
И тогда (по маминому выражению) «на мне черт поохал».
— У меня вопрос, — заявила я.
— Какие сейчас могут быть вопросы? — недовольно буркнул замполит. — Вопросы потом.
— Но у меня к составу президиума.
— Хорошо, слушаю.
— Вы от ГРП выдвигаете в президиум лучших или худших? — полюбопытствовала я.
— Какой нелепый вопрос, конечно, лучших!
— А почему от школы — самую плохую учительницу? У нее сплошная неуспеваемость…
Замполит ехидно усмехнулся:
— Может, вы хотели бы, чтобы вас избрали в президиум?
Не забывайте, еще не реабилитированная, с неснятой судимостью. Но «на мне ехал черт».
— А почему бы и нет? — Я обернулась к присутствующим: — Товарищи родители, вы знаете, у меня детей нет, я целиком отдаю себя вашим детям — они это понимают, спасибо им. Но если вы сейчас не выберете меня в президиум, обязуюсь с завтрашнего дня работать как Макарова.
И я села; и директор и Валя сидела ошеломленные… Родители, что называется, обалдели.
И тогда поднялся один из геологов.
— Я выступаю как родитель (я точно знала, что у него двухмесячные близнецы), предлагаю избрать в президиум вместо Макаровой товарища Петринскую. Ведь она… — и он произнес несколько лестных слов обо мне как родитель.
— Голосуйте! — раздались голоса.
— Ставьте на голосование! — во всю глотку орал знакомый буровик, бывший «вор в законе». Уголовники всегда относились ко мне с уважением. Короче, меня избрали единогласно вместо Макаровой от школы.
Я торжественно прошла на сцену, столкнувшись с Макаровой. Смотрела она на меня не то чтобы неласково, это был взгляд убийцы.
Все притихли, испуганные за меня.
Я в чудесном настроении поглядывала со сцены на всех, не понимала, какого дьявола они все так боятся этой дурехи.
— Ну, Валька, ты выдаешь, со мной чуть инфаркт не приключился, — заметил мне дома муж.
А директор тем же вечером серьезно со мной поговорил. Зазвал к себе на квартиру. Шестеро его ребят уже спали. Жена поставила передо мной подсоленный чай с молоком и сливочным маслом, который я кое-как осилила.
— Эх, Валентина Михайловна, она же посадит и вас и Валериана Георгиевича. Ох, что я сразу не предупредил вас! Эх! — И он открыл мне потрясающую тайну. Галина Макарова была сексотом. Он это знал, и все в ГРП, так как в день приезда агента НКВД замполит услужливо уступал им для беседы свой кабинет.
— Я коммунист, я хозяин страны, — плакался он мне, — но я ее боюсь, потому что ей ничего не стоит обрехать что угодно, а у меня шестеро ребятишек. А вас она просто проглотит обоих.
— Жангасим Баянович, разрешите мне завтра не выходить на работу. Мне давно следовало съездить к врачу.
Он немного удивился, но отпустил беспрекословно. Валя решил, что я хочу походить по магазинам… Я его не разуверяла.
Отправилась я утром автобусом, прямехонько к серому дому НКВД.
Часа полтора я добивалась пропуска с начальнику, пока не рассердилась и не заявила, что, если в ближайшие десять минут начальник не примет, я уеду, и они не узнают ничего.
Это подействовало, мои слова передали, и пропуск был выписан.
Начальник НКВД города Караганды оказался русским, на вид довольно симпатичным человеком лет под пятьдесят.
— Что случилось в Северо-Западном ГРП? — спросил генерал.
Тогда я села напротив него и рассказала коротко, но ярко и выразительно обо всем. В заключение я сказала:
— Думаю, что необходимость иметь в этой школе-интернате сексота диктуется главным образом из-за меня и моего мужа. В младших классах профессиональные учителя, ссыльные немцы, — все коммунисты, а вот мы еще не реабилитированы, не снята судимость, но нам доверили такое важное дело, как воспитание детей… Я все понимаю, но… но не приставляйте же к нам явную дуреху, которая своей дуростью терроризирует всю школу. Пожалуйста, очень вас прошу, приставьте к нам сексота умного, честного и правдивого. Вот и всё, за чем я к вам пришла.
Высказавшись, я облегченно вздохнула и стала ждать ответа.
Начальник НКВД как-то странно и долго смотрел на меня.
— Сколько лет вы были в заключении? — переспросил он.
— Девять.
— Да-а… представляю, сколько вы пережили за эти девять лет. И все же не утеряли веры в людей… Настолько, что способны прийти к начальнику НКВД просить заменить сексота на более умного и честного… Дело не в сексоте, но… но вы меня тронули до глубины души. Я работаю в органах более четверти века, но никогда не сталкивался, не слышал даже ни о чем подобном…
Он помолчал.
— Спасибо вам. — (Он меня благодарит, за что?) — Поступим так. Передайте директору школы, чтоб он больше этой особы не боялся и спокойно работал. Больше вам не будут мешать. Ну, а насчет этой Макаровой… Либо она действительно дура, либо здесь что-нибудь похуже.
— Да нет здесь ничего похуже! — воскликнула я с досадой. — И все-то вам мерещится… Просто она дуреха и, восприняв это поручение как знак некой власти над людьми, опьянела от сознания этой своей власти… Спасибо вам большое.
Я поднялась. Он проводил меня до дверей и еще раз заверил, что мы можем отныне работать спокойно.
О своем визите я рассказала всему педколлективу. Все ахали, охали и смеялись до слез. Галина стала тихоней. Педколлектив явно наблюдал друг за другом: нет ли замены. Но о нас как будто забыли.
Летом мы с Валей совершали далекие прогулки, много читали. Я написала несколько рассказов. Один рассказ о буровике, бывшем воре, я решила предложить в областную газету Караганды.
Редактор принял меня приветливо, прикинул, что рассказ подвала на два, тут же его прочел. Рассказ ему явно понравился.
Он поинтересовался, по какой статье я сидела. Я коротко рассказала о себе.
— В Караганде живет несколько хороших московских журналистов и писателей с «минус 39» в паспорте, — сказал редактор. — Мы их печатаем. Идем навстречу людям. Когда я даю свою фамилию, когда заместитель или секретарь редакции. Гонорар, конечно, пополам. Не обижаем их. Под ваш рассказ я могу дать свое имя.
Я с удовольствием разглядывала этого редкостного мерзавца. Потом встала и, вырвав, не без усилия, рассказ из его цепких пальцев, спрятала его в сумку.
