Глава семнадцатая
Сильный западный ветер нес низкие тучи над самыми вершинами холмов. Корзины с растущими в них цветами вдоль фасада полицейского управления Сторновэя опасно раскачивались на ветру. Мусор летел по улице, закручиваясь вихрями; прохожие горбились от непривычного августовского холода.
Фин устало шел по Черч-стрит от гавани. Под куртку он надел шерстяной свитер, а залитую кровью рубашку оставил отмокать в номере гостиницы. Ночью он все время задремывал и вновь просыпался. Настоящий сон, который погружает все мысли во тьму, на дно глубокого темного колодца, не приходил к нему. Несколько раз полицейский порывался позвонить Моне. Но что он мог ей сказать? Что больше не нужно печалиться из-за потери Робби? Что он нашел сына, о котором даже не знал?
Фин миновал стоянку и вошел в здание управления через заднюю дверь. Дежурный сержант заполнял бланки, опираясь на перегородку для задержанных. Аромат кофе и тостов смягчал неистребимый запах туалетов и дезинфекции, который всегда царит в КПЗ. Фин взглянул на камеру видеонаблюдения над перегородкой и показал сержанту удостоверение.
— Преподобный Мюррей еще здесь?
Сержант кивнул в сторону коридора. Решетка была открыта, большинство дверей камер распахнуты.
— Первая камера справа. Там не заперто, — он заметил удивление на лице Фина и объяснил: — Он помогает нам в расследовании, сэр. Его не задерживали. Хотите кофе?
Фин покачал головой и двинулся по коридору. Все было чистым и свежепокрашенным: кремовые стены, бежевые двери. Полицейский толкнул дверь первой камеры справа. Дональд сидел на низкой деревянной скамейке, в стене высоко над ним располагалось крошечное оконце. Пастор ел тосты, рядом с ним на скамейке стояла дымящаяся кружка с кофе. Одежда преподобного была несвежей, помятой, как и его лицо. Вокруг глаз залегли черные тени, нечесаные волосы падали на лоб. Казалось, священник спал столько же, сколько Фин. Он взглянул на гостя и едва заметно поприветствовал его.
— Видишь? — он кивнул в сторону угла камеры слева от Фина. Тот наклонился и разглядел на темно- красном бетонном полу белую стрелку, а рядом с ней — большую букву «В». — Она указывает на восток, в сторону Мекки. Чтобы заключенные-мусульмане знали, куда поворачиваться во время молитвы. Сержант сказал, что не припомнит здесь ни одного заключенного-мусульманина. Но таковы правила! Я попросил у него Библию, чтобы найти хоть какое-то успокоение в этом аду. Сержант извинился и сказал, что Библию кто-то забрал. Но если я хочу, он даст мне Коран и коврик для молитвы! — Дональд поднял голову, лицо его кривилось в презрительной гримасе. — Это был христианский остров, Фин.
— И ценности тут были христианские — правда и честность.
Дональд посмотрел ему прямо в глаза:
— Я не убивал Ангела Макритчи.
— Я знаю.
— Тогда почему я здесь?
— Это не я тебя вызвал.
— Мне сказали, что я был в Эдинбурге во время какого-то убийства. Но в это же время там были еще полмиллиона человек.
— Ты помнишь, что делал тем вечером?
— Я и еще несколько делегатов Ассамблеи жили в одном отеле. Сейчас полиция беседует с моими… коллегами. Мы ужинали вместе, а потом я пошел спать. Спал я один, так что свидетелей у меня нет.
— Рад это слышать. Говорят, число проституток в Эдинбурге каждый раз увеличивается во время Генеральной ассамблеи. — Дональд состроил кислую физиономию. — Впрочем, это не важно. Результаты проб ДНК очистят тебя от подозрений. Штрих-код Бога не ошибается.
— Почему ты так уверен, что это не я?
— Я думал об этом всю ночь.
— Рад слышать, что не один я не выспался. И к какому выводу ты пришел?
Фин прислонился к косяку. Он чувствовал себя слабым и усталым.
— Я всегда думал, что ты — один из хороших парней, Дональд. Всегда защищаешь то, во что веришь, не даешь себя в обиду. И еще я никогда не видел, чтобы ты на кого-нибудь поднял руку. Твоя сила была нравственной, не физической. Ты умеешь управлять людьми, не прибегая к жестокости. Не думаю, что ты способен кого-то убить.
— Спасибо за то, что веришь в меня.
Фин проигнорировал его замечание.
— Зато ты способен на невероятную, упрямую, корыстную гордыню.
— Я знал, что тут какой-то подвох.
— Ты спорил с хулиганами, рисковал собой ради других, восставал против отца, бунтовал… И все потому же, почему ты в конце концов пришел к Богу.
— И почему же это?
— Тебя преследует желание быть в центре внимания. Тебя всегда волновал твой образ, правда, Дональд? Твой образ в собственных глазах — и в глазах окружающих. Красная машина с откидным верхом, красивые девушки, наркотики, алкоголь, высшее общество… Теперь ты стал священником. На острове Льюис трудно получить более важную роль в жизни. В конце концов все сводится к одному. Знаешь к чему?
— Скажи мне, Фин!
Он видел, что его слова возымели эффект. На щеках Дональда появились красные пятна.
— Гордость. Ты очень гордый человек. Это для тебя важнее всего. Только я всегда думал, что гордыня — это грех.
— Не цитируй мне Библию!
Но Фина было нелегко заткнуть.
— И часто гордыня приходит перед падением, — он оттолкнулся от косяка, засунул руки в карманы и вышел на середину камеры. — Ты прекрасно знаешь, что Макритчи не насиловал Донну. И я думаю, ты знаешь, почему она солгала.
В первый раз за разговор Дональд отвел взгляд. Он уставился в пол, как будто разглядел там нечто, видимое только ему. Фин заметил, как сжались его пальцы, державшие кружку с кофе.
— Ты знаешь, что она беременна, верно? Но тебе проще не замечать правды. Сделать вид, что во всем виноват Макритчи. А иначе что станет с твоим образом? С твоим представлением о себе? Дочь пастора забеременела не потому, что ее изнасиловали, а потому, что добровольно занималась сексом со своим парнем… Какое пятно на твоей репутации! Какой удар по самомнению!
Дональд все еще смотрел в пол. Желваки у него на щеках шевелились от едва сдерживаемого гнева.
— Подумай, Дональд. Твоя жена и дочь боятся тебя! Боятся!.. И вот что я тебе скажу. Ангел Макритчи довольно скверный человек, но насильником он не был. Такой плохой памяти о себе он не заслужил.
Фин спешил вниз по лестнице от камер задержанных, погруженный все в те же мысли, которые не дали ему заснуть. Но в них не фигурировал старший инспектор Том Смит, поэтому на оклик он обратил внимание не сразу.
— Маклауд!
Голос был сердитый, выговор уроженца Глазго слышался даже яснее обычного. Фин никак не отреагировал, и оклик раздался громче:
— Маклауд!..
Он обернулся и увидел, что Смит стоит в дверях кабинета.
— Зайдите.
От прилизанного, холеного образа старшего инспектора не осталось и следа. Смит был небрит, рубашка помята и небрежно закатана до локтей. Некогда приглаженные, волосы падали грязными прядями
