постоять перед «Венецианскими дамами» Карпаччо. Долгое время в них видели усталых куртизанок, сидящих на балконе в ожидании клиентов, пока острый взгляд архитектора Бузири Вичи[51], того самого, что так потрудился на Кампо-Марцио в Риме, не разглядел в них нечто совсем иное. В левом нижнем углу некой охотничьей сцены, действие которой происходит на Лагуне, его внимание привлекла странная деталь. Обрезанная нижним краем картины лилия никак не могла расти из воды. Мало-помалу возникла мысль соединить этот цветок с вазой с картины из Музея Коррер, и оказалось, что полотна идеально совпадают, образуя единую композицию, которая тут же обрела иной смысл, поскольку стало ясно, что это — иллюстрация к прологу «Декамерона». Женщины, «связанные волею, капризами, приказаниями отцов, матерей, братьев и мужей, большую часть времени проводят в тесной замкнутости своих покоев, и, сидя почти без дела, желая и не желая в одно и то же время, питают различные мысли», и так далее, и тому подобное, точно не помню, с кокетливой скромностью сказал Борис. Главное — эта деталь, без которой «Дамы» так и оставались бы до сих пор куртизанками с разрезанной надвое историей. Кстати, по поводу разрезания надвое: что Илона думает о подозрении, которое висит на Энвере?
Подобно женщинам Боккаччо, она отдалась на его волю, готовая покориться тому, кто видит ее насквозь. Энвер-то и был причиной всех неприятностей, связанных с ее новорожденным интернет-сайтом. Он придумал вдобавок к обычным услугам разместить на сайте еще нечто, и, откровенно говоря, нечто забавное. В то время Энвер торговал иконами. Нельзя сказать, чтобы им было все время легко, но они были счастливы, собирались пожениться, и она ничего не боялась. Потом явился Микеле Корво в образе Спасителя, грузовиками скупая богородиц. Они сблизились с Энвером — на почве любви к родной стране, к искусству и к прибыльным делишкам. И если Корво помог Илоне выпутаться из неприятностей, то только ради того, чтобы избавить от них своего друга, компаньона, а может, даже и любовника, — иногда ей казалось, что это так. И если Корво вытащил Энвера из тюрьмы, то, конечно же, ради того, чтобы забавная добавка с интернет-сайта никому не доставила неприятностей, в случае если подозреваемый вдруг заговорит о ней под нажимом полиции, которая совершенно не понимает шуток. Познакомившись с профессором, Энвер больше с ним не расставался, а ее, Илону, бросил окончательно. Вот такие они, эти мужчины. Микеле Корво взял дело в свои руки. Его стараниями и стараниями его адвоката сайт стал безукоризненным. Он поселил Илону в Вероне, в прекрасной квартире с балконом, выходящим на амфитеатр. Он расширил ее сеть эскорт-услуг, все шло хорошо, хотя временами воспоминания о днях, проведенных рядом с Энвером, об их венецианской квартирке, прямо напротив статуи Коллеоне на площади Сан-Джованни-э-Паоло, по которой прогуливались милые старушки и всегда с ней здоровались, наводили на нее тоску. В Вероне она смирилась наконец со своим благоустроенным одиночеством и сутками просиживала за компьютером, занятая виртуальным общением на своем сайте. Она не жаловалась, и, когда Корво предложил ей (или навязал, если Игорю так больше нравится) эту работу — сопровождать детей, даже обрадовалась возможности где-то бывать, путешествовать, общаться с живыми, настоящими людьми, а не только с девицами и клиентами в Сети. Благодаря этим вылазкам она изредка виделась с Энвером — как со старым другом, с которым приятно с улыбкой вспомнить прошлое, которого не вернешь. Все испортилось с приездом англичанина. Как это уже было с адвокатом профессора, очаровательным господином, бывший возлюбленный попросил ее постараться угодить этому Волси-Бёрнсу, чего бы тот ни пожелал. Она согласилась, радуясь, что Энвер вспомнил о ее талантах. Но тот человек оказался мерзким типом, и Илона отказалась встречаться с ним во второй раз. Тогда ей дали понять, что у нее нет выбора, если, конечно, она не хочет возврата к старым неприятностям, и она готова была уже повиноваться, но тут прочитала, что Волси-Бёрнса нашли «убитым в газете», сказала Илона, как будто, заменив кровь на типографскую краску, она желала преуменьшить ужас этого убийства.
Потом Энвера арестовали, и ее охватил страх, необъяснимый, безотчетный, усиливавшийся с каждым днем. Когда ее вызвали в полицию, Корво сказал ей, как она должна отвечать на вопросы комиссара. Откровенно говоря, у Илоны создалось впечатление, что если Энвер и совершил какую-то глупость, то он тоже действовал по указке профессора, — он же бегал за ним как собачонка! В душе-то Энвер хороший, добрый, он лечит голубей с поломанными крыльями, помогает старушкам взобраться на вапоретто и все такое. Больше Илона ничего не знала — ни об убийстве, ни об убийце. Но ее по-прежнему мучил страх, необъяснимый и безотчетный, который мешал ей дышать, мешал жить. Она потому и искала защиты у комиссара — чтобы избавиться от этого страха. Она обо всем нам рассказала, обо всем, что ей было известно, и теперь и правда не знает, что могла бы сказать ему еще. Наверно, это была глупость с ее стороны, что она вот так нам все выложила, но мы показались ей такими симпатичными, мы так по-доброму на нее смотрели, что она даже не подумала, что ей лучше помолчать, и так все это глупо, так глупо…
Илона разрыдалась. И тут, будто в луче света, я увидела респектабельного адвоката Джакомо (очаровательного господина!) в гостиничном номере в Местре, в постели рядом с этой куклой с восковым личиком, предоставленной ему в качестве гонорара за юридические услуги.
Искать защиты у мужчин, хороших или плохих — любых, — такова карма этой дуры, которую Борис чмокал сейчас в щечку. Я решила, что нам пора уже убираться из этого музея, где нам нечего больше делать, не о чем говорить, но вдруг поняла, что с самого нашего прихода в Коррер сама ничего не сделала и не сказала ни слова. Не знаю почему, да и не хочу знать. Все это время я простояла столбом, молча разглядывая Екатерину Медичи, и все. А мои глупые дядюшки, конечно же, подумали — и я еще это от них услышу, — что я просто позавидовала тому вниманию, которое они ей оказывали. Ну и пусть!
Снаружи — на площади и на улице, ведущей к вапоретто, — было не протолкнуться. Пас зажало в толпе, и, очутившись в ловушке, мы стали пробираться к вокзалу Санта-Лючия, где Илона должна была сесть на первый поезд до Вероны. Я подумала, что Илона уже достаточно взрослая, чтобы добраться до вокзала самостоятельно, и к тому же она оказалась гораздо хитрее, чем можно было бы подумать, — вон какую перепуганную жертву она перед нами разыграла. Но кругом все только и говорили что о потерявшихся в толпе детях, о ком-то, кого столкнули с перрона прямо на пути, о беспорядках, которые, того и гляди, разнесут Санта-Лючию по камешку. Нельзя подвергать Екатерину Медичи такой опасности, сказал Борис. Илона переночует инкогнито у нас в доме. Может быть, Альвизе придет пораньше и успеет с ней посекретничать, а утром, как следует выспавшись, дядя проводит ее на вокзал. Зачем сегодня делать то, что можно отложить на завтра? Теперь она под защитой комиссара, а уж он-то сумеет оживить ей память, даже если сейчас она думает, что ей больше нечего сказать.
Успешно пройдя испытание обратным путем, Борис удалился к себе в комнату, прихватив Илону Месснер. Игорь достал из гигантской холодильной камеры, установленной Кьярой в андроне, три бутылки молока и пошел разливать его по плошкам, которые он разносит по всему кварталу, подкармливая полудиких котов, а я улеглась с исследованием Джандоменико Романелли, посвященным «Венецианским дамам». Случаются такие вечера, когда описание двух перерезанных стеблей в вазе, стоящей между двумя горлицами и апельсином, подсчет тычинок и лепестков на двух лилиях, изучение мельчайших особенностей листиков миртового деревца кажутся самым главным в жизни — как резной мраморный фонтан посреди безводной пустыни.
Я долго разглядывала репродукцию недостающей части картины — «Охота в Лагуне»: гондолы, гребцов, лучников, плавающих в воде рыб, летящих уток. Помнится, закрывая книгу, я подумала, что на этой плоской поверхности неподвижных сине-зеленых вод, простирающихся под легкими облачками желтоватого рассвета, чего-то не хватает: два мертвеца с перерезанным горлом могли бы дать иное объяснение этой загадочной сцене, которую как только не интерпретировали. И я закрыла глаза, чтобы, уснув, продолжить бодрствование за закрытыми веками.
8
ЛОДКИ
Связанные между собой лодки, прикрытые от дождя черными клеенчатыми «капюшонами», похожи на монашек. Держа друг дружку под ручку, они приплясывают на ветру, покачиваются бок о бок на волнах залива, вздымая широкую корму и едва касаясь воды тонким хребтом. Под фисгармонические вздохи сирокко сестрички насвистывают хором сквозь стальные зубы псалом блаженства, обращенный к далай-
