сонных венецианских дней, затушеванный ползущей с Лагуны хмарью, когда кажется, что завтра никогда не наступит. Сливовица проникла в наши вены, и мы уснули пьяным сном. Я не помнила, что Игорь, уложив своего брата-близнеца, приходил ко мне около десяти часов вечера. Зимой он делает это, мой дядюшка. Укутывает нас перед сном узорчатыми одеялами. Начинавшаяся тогда ночь стала для нас с Борисом ночью беспамятства, а для Игоря — длинным кошмаром, населенным ангелами и демонами. Он решил сходить покормить окрестных котов, но подниматься к себе в мансарду не захотел, а потому прихватил у меня самый маленький из купленных в телемагазине японских ножей, такой же, как у него. Он собирался порезать им на мелкие кусочки куриные потроха, которые хранились в андроне, в холодильной камере. И правда, зачем подниматься, спускаться, снова подниматься в такой-то холод? На лестнице сыро.
В том, что Игорь расхаживал по дому с ножом, виновата Кьяра и ее преобразования. В Венеции, где нет погребов, все держат на первом этаже разное старье. Все, только, естественно, не римлянка, чье эстетическое чувство было оскорблено зрелищем продавленных матрасов и драных кресел, стоявших у нас в андроне. Римлянки устанавливают в прихожих холодильные камеры размером с грузовик Рамиза, а то и больше. И вот вам результат: если так крушить прошлое и людские привычки, ничего хорошего не выйдет.
Нарезав курицу и прихватив бутылки с молоком, Игорь оставил нож на скамейке у стены, по которой карабкается вверх наше фамильное древо, снял с вешалки старый папин плащ и вышел в холод, под ненастное клочковатое небо, разливать по плошкам молоко и раскладывать кусочки куры.
Возвращаясь, он увидел, как у наших дверей размахивает руками какой-то человек с мобильником. Тот желал немедленно видеть Бориса и страшно злился, что никак не может дозвониться, как будто все должны сидеть и ждать его звонка, тем более в андроне, где старый, никем не используемый аппарат вообще еле жужжит. Игорь знал, что его брат дает этот номер специально, чтобы отделаться от так называемых любителей живописи, а на самом деле — навязчивых нахалов, которые торгуются и сбивают цены, ничего не покупая, только нервы мотают.
Волси-Бёрнс был именно из таких. Игорь, всегда пребывающий в безмятежности, объяснил ему, что его брат принимает посетителей только по предварительной договоренности, но тот не захотел слушать и вломился вслед за ним в андрон, пытаясь выяснить, дома Борис или нет. Игорь, который ни разу в жизни не солгал, ответил, что нельзя нарушать сон духовидца, ибо это может нарушить его связь с невидимым миром. Этот ответ, в котором не было ничего, кроме правды, окончательно взбесил Волси-Бёрнса. Борис должен быть счастлив, что кто-то вообще заинтересовался его Мараттой, который и не Маратта вовсе. А вот этого говорить было не надо. Игорь не выносит, когда кто-то критикует его брата, осмеивает его находки и ставит под сомнение его проницательность. Он не терпит, когда его брата обижают, даже издали, размахивая руками в андроне, и уж тем более вблизи, что этот человек намеревался сделать. Потому что он явно желал подняться наверх. Чтобы какой-то провинциальный старьевщик спровадил его несолоно хлебавши?! Ну уж нет! Пусть только Борис откажется принять его последнюю цену за Маратту, которым и не Маратта вовсе, он потом будет себе локти кусать! Волси-Бёрнс имеет кое-какой вес в мире искусства, он уничтожит его, с его жалкой репутацией. Никто никогда больше не поверит сказочным атрибуциям и прочим вракам этого Бориса Кампаны.
Игорь, который не выносит, когда его брата обвиняют во лжи, сохранял тем не менее обычную безмятежность и нерушимое спокойствие, дожидаясь, когда Волси-Бёрнс уйдет, чтобы самому подняться в мансарду и лечь спать. Но Волси-Бёрнс не уходил. Он с таким трудом отыскал палаццо Кампана, столько сил положил, чтобы завершить это дело, — и он его завершит. Он и так страшно опаздывал в одно место, где его ждали дела поважнее, чем эта жалкая мазня, и потом, вплоть до отъезда в Лондон, ему будет некогда, он будет очень занят с людьми, по сравнению с которыми этот Борис Кампана — просто микроб. Ну что тут было Игорю делать? Он еще раз повторил этому глухому, что тот сможет встретиться с его братом только по предварительной договоренности, когда их кармы будут находиться в полной гармонии. Вещи таковы, какими им должно быть, их можно увидеть глазами, услышать ушами, и люди были бы спокойнее, если бы принимали их такими, каковы они есть, добавил он. В ответ на это Волси-Бёрнс, брызгая слюной, обозвал его психом и идиотом. Это нимало не смутило Игоря — каждый волен думать что хочет, — но близнецы чувствуют одинаково, и он почувствовал, что через него идиотом обзывают Бориса. Этот жулик специально сбивал цену на Маратту, чтобы купить его за бесценок, а потом перепродать втридорога, как настоящий шедевр. Иначе с чего бы ему так хотелось непременно его купить? К тому же этот бешеный принялся его толкать и теснить, и это Игорю уже совсем не понравилось. Тот был спортивным, а Игорь — нет. Он понял: ему его не удержать, даже если, несмотря на неприятие любого насилия и молочные бутылки в руках, он начал бы защищаться.
Наконец Волси-Бёрнс толкнул его в грудь, и Игорь отлетел назад. Он оказался сидящим на скамье с даже не разбившимися бутылками в руках и смотрел, как этот мерзавец, стоя в темноте у подножия лестницы, нащупывает на стене выключатель. Сейчас он взбежит наверх, ворвется в мансарду, полезет к Борису. Поскольку это было совершенно невозможно, Игорь взял нож, который оставил на скамье, чтобы вымыть его, вернувшись от котов, обхватил Волси-Бёрнса сзади и перерезал ему горло. Это был единственный способ помешать ему — помешать злу, которое тот собирался совершить, единственный. В каком-то смысле непрошеный гость сам ждал этого, медля с выключателем. Да, он ждал смерти — и света в конце всего. Избавившись от неблагоприятной стороны своей кармы, промежуточная сущность Волси- Бёрнса, обретя наконец покой, могла ожидать нового, благоприятного перерождения.
Мы сидели, поддерживая своими плечами пухлые плечики Игоря, и он одарил нас одной из самых трогательных своих улыбок, полной безграничной доброты. В тот момент он не думал ни о кармах, ни о воплощениях. Он думал только о том, что кухонный нож — это выход, что так Волси-Бёрнс останется внизу и будет мучить его, Игоря, здесь, в андроне, а не Бориса там, в его постели.
В его пересказе сцена «Игорь, поражающий дракона, изрыгающего пламя на ступенях лестницы» своей ирреальной чистотой была сродни «Святому Георгию» Карпаччо, «Архангелу Михаилу» Франческо Пагано или «Апостолу Филиппу» Филиппино Липпи. Святые мужи выступали против свирепых чудовищ, преграждавших путь к спасению, с мечом, копьем, крестом в руке. А почему бы не с кухонным ножом? Мы любуемся на картинах доблестными победителями, вступившими в схватку с самим дьяволом. Почему не в жизни? Художники изображают лица этих избранников и слуг Божиих в ореоле чистоты и сиянии веры. Почему бы среди них не оказаться Игорю, для которого бог — это Борис? За что его наказывать? За то, что он прямо с неба упал в жестокий мир, кишащий Корво и Волси-Бёрнсами?
Мы с Борисом засыпали Игоря вопросами, дурацкими вопросами, думаю, такими же, какими потрясенные родители засыпали бы своего сына, узнав, что между катанием на велосипеде и игрой в футбол он перерезал кому-нибудь горло.
Он был так доволен качеством ножа, что решил даже отправить благодарственное письмо людям из телемагазина, которые обычно получают одни жалобы. Но он и это забыл сделать. А им было бы приятно узнать, что их товаром можно перерезать горло с такой же легкостью, как и нарезать кусочками мороженую курицу. Разрез получился такой ровный, что ему оставалось только собрать кровь в молочные бутылки — как из-под крана. На белой рубашке осталось большое красное пятно, и он быстро сбегал в мансарду, чтобы заменить ее на одну из рубашек, оставленных ему нашим отцом. Как и та, что была на Волси-Бёрнсе, она была куплена в «Камичериа Сан-Марко», и Игорь порадовался, что замена не скажется на качестве. Ангельский голос посоветовал ему вытереть остатки крови — на теле и на полу, и он извел на это целый рулон бумажных полотенец, который нашел в холодильной камере. Там же он нашел и мусорные мешки, куда засунул испачканные кровью полотенца и рубашку, после чего выставил их за дверь, присовокупив к веренице уже стоявших там таких же мешков. Он хотел поздравить Кьяру с таким удачным устройством холодильной камеры, но так и забыл это сделать до ее отъезда. Затем он занялся Волси-Бёрнсом чтобы очистить андрон от его скверны и омыть само тело. Ему пришлось здорово попотеть, пока он убирал с причала сложенные рабочими мраморные плиты, расчехлял пуппарино и толкал его до канала. Он надел на Волси-Бёрнса английский плащ моего отца — потому что вода в канале была ледяной — и положил его в лодку. В этот самый момент он услышал голос Альвизе, который, возвращаясь вместе с Кьярой домой, сетовал на снегопад и на свалившегося на них оленя. Обращаться к нему за помощью он не стал, зная, что племянник не любит, чтобы к нему приставали, когда он устал.
Гребец из Игоря никакой. Он отдался на волю течения и ветра и плыл так, пока лодка не ткнулась носом в какой-то причал. Там он и выложил тело, доверив дальнейшее его омовение приливу. Бумажник он
