После...

Эмили больше не встанет. Я поместил ее кровать в гостиной, где много света.

Настаивает, чтобы ее не госпитализировали, и это хорошо. Врач каждый день приходит ее осматривать. Свои медицинские заключения давать боюсь.

Дыхание все более затруднено. Почти всегда температура, озноб. Она постоянно мерзнет, в то время как тело горит. Помимо радиатора, разжигаю огонь в камине.

Вот уже месяц как я ни с кем не разговариваю, кроме Эмили и врача. Смотрю на небо и океан. Пью больше чем нужно. Ничтожество. А считал себя сильным. Надеялся, что алкоголь уменьшит боль и позволит забыться. Совсем наоборот: он возбуждает чувства и увеличивает остроту восприятии. И таком состоянии я не помогу Эмили.

Она больше со мной не разговаривает. Она больше не может это делать. У нее выпали два зуба. Это ужасно.

Не ожидал, не был готов, хотя видел много смертей: смерть — это часть моей работы. По можно сказать, что и ничего не видел, по сравнению с тем, что вижу теперь.

Открыл вторую бутылку вина из лучших сортов винограда и пью его, как какое-нибудь дешевое пойло.

Сегодня, в момент просветления, она попросила вколоть ей морфий. То, чего я боялся, прекрасно зная: рано или поздно она попросит меня об этом. Поговорил с врачом: он согласился».

Натан закрыл тетрадь, ошеломленный прочитанным. Спустился в гостиную, погасил обе лампы, закрыл дверь и вышел в ночь.

Существует ли место, куда мы все попадем?

17

Учиться жизни уже слишком поздно…

Арагон

Натан ехал ночью по заснеженным дорогам. События сегодняшнего вечера повергли его в ужас. Натан погрузился в меланхолию, его охватило чувство тревоги — кажется, он потерял контроль над собственной жизнью.

Временами на пустынных дорогах ему начинало казаться, что он не принадлежит больше этому миру, что он призрак, который бродит по Новой Англии.

Подумать только, как часто он жаловался на жизнь: слишком много работы, очень большие налоги, так много забот… Черт возьми, какой дурак! У него ведь не было ничего более приятного, чем само существование. Даже день, когда грустно, все же день, им прожитый. Сейчас-то он понимал это, жаль только, что не осознавал раньше.

«Ну да, ты не первый, кто чувствует это, дружище. Такая вот незадача: смерть заставляет задавать себе важнейшие вопросы, когда уже слишком поздно».

По лицу Натана скользнула рассеянная улыбка, он посмотрел в зеркало заднего вида: маленькое стеклышко отразило человека, обреченного на смерть. В самом деле, что думал он о смерти в глубине души?

«Давай, не время обманывать себя, Нат! Я скажу тебе, что произойдет: сердце перестанет биться, вот и все. Человек — это всего лишь скопление клеток. Его тело разлагается в земле или сгорает в печи крематория, и все кончено, баста! А остальное — просто чудовищное вранье». Вот о чем думал он, погружаясь в ночь.

Становилось все холоднее, изо рта шел пар. Натан включил отопление, продолжая размышлять. «А если, несмотря ни на что, человек не только телесная оболочка? Что, если есть еще что-то — тайна. Неведомая сила, отдельная от тела, — душа…»

Почему бы нет, известны же люди, способные предсказать смерть. Если бы ему рассказали о Вестниках год назад, он только посмеялся бы. А сегодня ни капли не сомневается: они существуют.

Но даже если допустить, что душа покидает тело после смерти, то куда она направляется? В «потусторонний мир», к которому он оказался так близок в детстве?

Опыт клинической смерти, несомненно, подвел его к некоему таинственному рубежу. Смерть тогда показалась опасно притягательной, как искусственный сон после анестезии. Почему же он вернулся? Натан сделал над собой усилие, чтобы прогнать воспоминание, поскольку понимал, что не готов возвращаться к тому эпизоду своей жизни.

Тоска сжала сердце… Он многое отдал бы, чтобы еще некоторое время оставаться в игре — несколько дней, несколько часов.

Через час Натан был дома. Прошел через холл — великолепный, оформленный под старину, залитый мягким светом. Еще издалека заметил Питера — тот был на своем посту, беседовал с какой-то пожилой дамой. Пока Натан ждал лифт, до него долетали обрывки разговора.

— Добрый вечер, госпожа Фицджеральд, с Рождеством!

— С Рождеством и вас, Питер! Обнимите Мелиссу и детей.

«Мелиссу и детей?» А он и не знал, что у Питера есть дети! Вечно не хватало времени с ним поговорить. Натан никогда не уделял достаточного внимания другим. Он вспомнил фразу, которую часто повторяла Мэллори: «Заботиться о других — значит заботиться о себе самом».

Наконец-то он у себя, в своей квартире. Натану понадобилось около двух часов, чтобы добраться до Манхэттена, и он чувствовал себя разбитым. Вести автомобиль в такую погоду — сущий ад: снег оседал на дороге и превращался в кашу. Еще и рана на ноге болела ужасно.

Вот уже несколько дней Натан прислушивался к своим физическим ощущениям, пытаясь распознать, как его тело реагирует на приближение смерти. Конец будет болезненным или нет? Гм, не стоит тешить себя иллюзиями: вспомни, как ушли Кандис и Кевин!

Натан нашел в аптечке и проглотил две таблетки аспирина, чтобы ослабить боль, и повалился в кресло. Слева от него стоял на полке дорогостоящий бонсай, который день за днем терял листья. Он не знал, как ухаживать за этим маленьким деревом — подарком Мэллори. Регулярно подрезал и обрызгивал его из пульверизатора — ничего не помогало: дерево продолжало желтеть и неумолимо облетать. Да, только Мэллори могла позаботиться о вещах, украшающих жизнь.

Натан закрыл глаза; жизнь пролетела так быстро. Кажется, только позавчера он получил университетский диплом, а вчера впервые стал отцом. И уже пора уходить?.. Нет, это невозможно!

И еще одна мысль мучила его: он представлял, как Венс Тайлер касается губ Мэллори, гладит ее волосы, медленно раздевает и занимается с ней любовью… Господи боже мой, это отвратительно! Венс — непроходимый тупица, у него нет ни капли здравого смысла! Мэллори достойна лучшего.

С трудом Натан открыл один глаз — взгляд наткнулся на картину: белая, лишь в центре темное пятно цвета ржавой стали разрывает чистоту рисунка. Одна из работ Мэллори. Натан очень ее любил, хотя и не понимал смысла.

Он взял пульт и принялся переключать каналы: падение акций; клип Оззи Осборна; Хилари Клинтон на шоу Дэвида Леттермана; искаженное лицо Тони Сопрано в купальном халате; фильм о Саддаме; проповедь священника-евангелиста и Лорен Бэколл в фильме «Иметь и не иметь», говорящая Богарту: «Буду нужна — свистни!» Задержался на последнем канале, как вдруг увидел, что мигает автоответчик. Заставил себя подняться и нажал кнопку аппарата: «Привет, пап, это я! Как дела? Знаешь, сегодня в школе мы изучали китообразных. И я хотела спросить: мы сможем будущей весной поехать посмотреть на