Недаром заснеженный красавец Казбек раньше отца-матери ещё в колыбели открылся его младенческому взору, напоил вены гордой кровью, не обделил темпераментом.
Он подскочил к столу, выдернул из ящика пистолет.
— НУ-У!!! — Пределы орбит вытолкнули наружу два его чёрных глазных яблока. Долгую звенящую тишину нарушил щелчок взведённого курка.
— НУ-УУ-УУУ!!!
— Вот и я говорю — ну! Где заложница, дяденька?
Мерин рассчитал всё правильно: в настоящий момент он — полновластный хозяин ситуации, он — счастливый участник беспроигрышной лотереи — будет диктовать условия игры, ибо никакая сила не заставит этого нестрашного пугача раньше времени, до достижения вожделенной цели нажать на спусковой крючок. Напряжение, сковавшее его стальным охватом со вчерашнего вечера и не отпускавшее весь сегодняшний день, сменилось вдруг тихим и каким-то радостным покоем: он выиграет время, найдёт способ обезопасить Катю, коллеги успеют (должны успеть) вычислить его местонахождение, там будь что будет.
Он всё правильно рассчитал.
Единственное, о чём не дано было знать светловолосому уроженцу христианской православной страны — о существовании не подвластной излечению пресловутой «национальной болезни».
Молния невидимым спичечным отблеском лизнула пространство.
Гром выстрела, не притуплённого глушителем, отразился твердью шести монолитов куба — стен, потолка, пола — мёртвой хваткой объял на миг двух стоящих друг против друга людей и захлебнулся в предвкушении разрушительных последствий.
Мерин не почувствовал — скорее понял — что произошло: Катю ему теперь не спасти.
Не спасти. Никогда.
Чтобы не упасть, он присел на корточки, прижал покрепче разгорающийся нестерпимым жаром левый бок и… умер.
Кораблёв не спал, иначе ей не пришлось бы его трясти так долго: он был без сознания.
Этого только не хватало.
Именно теперь, когда всё складывалось как нельзя удачней: утром сегодня, с её помощью, правда, он уже пытался вставать, пусть неуверенно, но делал какие-никакие шаги по комнате, даже улыбался, разговаривал невнятно, но вполне осмысленно, задавал вопросы, на которые она знала как отвечать… Была уверена — два, максимум — три дня и…
И вдруг — на тебе: беспамятство.
А тут ещё милиция, этот ублюдок, как его? Трусс? Воистину — хорошего человека трусом не назовут. Вон она до сих пор успокоиться не может, руки дрожат. Так с ней никто не разговаривал! Эх, добралась бы она до этого импотента прокажённого, если б не дела неотложные! Разве поручить кому? Да ладно, она не злопамятна. Спасибо «Сморчку» — про себя она его иначе не называла — догадался что и как, молодец, подключил связи, вызволил. Хорошо, как ни кинь, десятизначными числительными оперировать — любые двери без замков: «Заходи, дорогой, что долго не был, всё, что могу, а могу всё…»
Если бы не страсть эта, испепеляющая душу, плоть, рассудок… Думать бы не стала.
Вера опять склонилась над безмолвно распластанным на кровати Кораблёвым: «Митенька, я это, ты меня слышишь?»
Нет, он не слышал.
Надо действовать — что-то ведь они пронюхали, если разговаривали с ней таким хамским тоном. Так недолго и… Не дай бог и сморчковы связи не помогут.
Действовать надо.
Она набрала на мобильнике цифры, вышла в гостиную, плотно захлопнула за собой дверь.
Кораблёв открыл глаза. Так чётко голова не работала с тех самых пор, как он услышал последние слова Женьки. С такими безжалостными подробностями память не дарила ему картины произошедшей трагедии с тех пор, как он услышал: «Не ве… не ве…»
Он бесшумно сполз с кровати, подобрался к двери, затаил дыхание, прислушался. Нет.
Вера разговаривала по телефону очень тихо, ни одного слова разобрать было невозможно.
— Говори громче, я тебя плохо слышу.
Веркин звонок оторвал Светлану Нежину от хлопот по организации последнего в её жизни вечернего «салона». А то, что он будет последним, она не сомневалась и готовилась к нему с ритуальной торжественностью.
Завтра всё должно быть кончено.
Наконец-то!
Светлана знала, как это произойдёт: ровно в двенадцать она соберёт внимание подвыпившей компании, скажет то, что заготовила и продумала за эти четыре дня после смерти Женьки, и уйдёт к себе в спальню… Её долго никто не хватится…
Никогда в жизни она не была так торжественно спокойна, так безмятежно благостна, даже весела, как в эти последние дни: принятое решение незнакомым замиранием сердца возвышало её в собственных глазах.
Поэтому, спонтанно возникшая мысль об отмщении поначалу даже удивила — зачем? Благородный уход её не должен бросить тень ни на кого из остающихся в этом грешном мире — сам факт продолжения бытия обрекает их на страдания.
И прежде чем поисковой сукой выследить милиционера и навести его на след, она долгую ночь убивалась сомнениями.
— Говори громче, я тебя не слышу…
Светлана жила по принципу, однажды в самой ранней юности ей открывшемуся: всё случающееся с Женщиной в этом мире, можно и должно предвидеть заранее. Тем-то она и уникальна, женщина, что никакое событие, как бы неожиданно оно ни случилось, врасплох её застать не имеет права: пусть на ничтожно малый промежуток времени, но Женщина обязательно это событие опередит. Для этого у неё есть два природой отпущенных дара: Женский Ум и Женское Чутьё.
Верила она в это своё прозрение почти свято и до недавних пор жизнь не предоставляла ей случая в этом усомниться.
А когда случилось с Женькой — она провалилась, почва ушла из-под ног, потому что после всего — без всякой надежды — не живут.
Давно, ещё в последние школьные годы нежданно-негаданно раздавило, уничтожило её это безумное чувство (больше десяти лет уже — страшно подумать) и она с исступлённостью маньяка жаждала своего часа, и только одному Создателю была известна цена этого ожидания.
Мокрые бессонные ночи.
В клочья искусанная подушка.
Синяками измятая грудь.
Влагой экстаза окраплённые пальцы.
Ни с кем — ни с мужчиной, ни с женщиной — ни в одном из своих бесчисленных постельных поисков она в воображении своём не утопала без неё, без своей недосягаемой и как оказалось единственной любви — без Женьки.
Никто, ни один человек во всём мире не догадывался о силе страсти её тайны.
И когда однажды чуть не до психушки доведённая кораблёвскими изменами Женька пришла со своим горем и с целомудренным отчаянием раскрыла перед ней крылья объятий — в тот миг Провидение распорядилось Светлане Нежиной умереть от вожделенного счастья.
И она умирала в те короткие миги. И показалось: так должно быть, так будет всегда, иначе воскресение не имеет смысла.
А когда чёрным утром на неё свалились свинцовые плиты слов возлюбленной: «Скоро первое мая, я возвращаюсь к нему», до неё не сразу дошёл их смысл.
Век она находилась в оцепенении.