за другим.
Офицеры сов. армии воинского поезда, согретые водкой, когда узнали, что в соседних вагонах везут «свежее пополнение» для сибирских лагерей, подняли бунт и требовали освободить, заявляя, что это их братья и сестры. После крупных разговоров с конвоирами все улеглось, ибо наши «телохранители» взялись за оружие и приготовились по офицерам открыть огонь, если последние попытаются приблизиться к нашим составам. Офицеры не стали настаивать на своем и разошлись по своим вагонам.
Наши вагоны спешно были закрыты и замкнуты, и после сигнала состав наш с «добром» — добычей Сталина двинулся со станции.
Поезд идёт на восток
Еще будучи в советском «Раю» я смотрел фильм, который был озаглавлен «Поезд идет на восток». Вот и наш поезд тоже пошел на восток, но только в иных условиях, и с иными пассажирами, и без любовных приключений.
Начиная почти от самой Москвы, степи кончились, а начали все чаще и чаще появляться березовые и хвойные пролески и леса. Машинисты наших поездов, от самой Москвы, решили показать свое искусство в быстрой езде. Наверно в Москве хорошо подпили водочки а, потому решили своих пассажиров прокатить «с ветерком», как когда-то любили говорить извозчики, а может быть им вздумалось как можно скорее и дальше отправить врагов революции от «гнилого», как довольно часто говорили советчики. «Нажали на все педали», т. е. дали максимум пару в золотники и полный ход вперед.
Вагоны с грохотом неслись за паровозами, прыгали по рельсам, не успевая колесами следовать за вожаками и без крыльев на короткие мгновения, как нам казалось, отрывались от рельс в воздух и, с бешенством бросаясь из одной стороны в другую, угрожая нам катастрофой, т. е. с налета могли разбиться о придорожные каменные выступы, чтобы образовать кучку щепок и человеческого мяса с костями.
Сосновые леса с грустью смотрели на поезд, который бешено мчался, качая своими верхушками. Придорожные кусты тянулись, влачимые воздухом, вслед ураганно несущемуся поезду. Как будто бы одним рывком нас перебросило на сотни верст, и уже ночью услыхали грохот и стон моста через «матушку» Волгу.
Под тяжестью нашего поезда, Волга с поволжскими полями и лесами далеко оставалась позади, а перед нами раскинулись просторы Уральского предгорья. Горы Урала, покрытые лесами, незаметно расступились и пропустили непрошеных гостей. Поезд, извиваясь змейкой, быстро скользит и старается, как можно скорее, выбраться на просторы, которые уже в скорости начали показываться издалека.
Горы начали отставать и уступать место степи, широкой и бесконечной степи, окаймленной у горизонта синеющей каемкой далеких гор. Поезд мчится. Сотни и тысячи километров ускользают из под колес. Вот уже и Сибирь. Ну «матушка» Сибирь, раскрывай свои холодные объятья для непрошеных гостей, приюти и обогрей у своего холодного сердца, ведь — мы не сами то идем, нас нужда ведет, нужда горькая, как это поется в песне.
И она приняла нас, жестоко приласкала и многих приютила. Многие многие из нас там на веки почили, в ее сырой и холодной земле, далеко, далеко от своих любимых жен, детей и родных.
Да, сколько осталось жен вдовами и сколько деток осталось сиротами?
Чуть ли не пол Сибири проехали и наконец, наш длинный путь подходит к концу. На всем протяжении нашего пути, когда-то России а теперь СССР, поразила нас ужасная нищета и убожество, как городов так и сел. Всюду развал, не беря во внимание разрушений последней войны. Хижины крестьян, т. е. колхозников, убогие и грязные. Ободраны стены с жалкими пятнами, оставшихся от когда-то бывшей извести не белого а желтого цвета. Это является доказательством того, что в продолжении многих и многих лет, стены крестьянских жилищ не белились ни известью, ни белой глиной. Заборов совсем нет. Крыши редко где исправны, а большей частью поразвернуты ветрами и стоят вихрястыми, а это показывает, что и крыши, иной раз, ведут борьбу с разъяренным хулиганом ветром.
Люди, несмотря на то, что живут в соц. раю, оборванные, в заплатах и кажется, что вот, вот будут ходить в костюмах Адама и Евы. Подростки 8–12 лет, шмыгают возле вагонов у поездов, прибывших на станцию. Эти подростки подбежали к нашему поезду и как по команде начали выкрикивать «изменники, фашисты», а потом начали обращаться к нам с просьбой: «дядя, дай кусочек хлеба».
Жаль было этих голодных несчастных детей, но и мы сами были голодны и оторвав от своего рта, или оставленный кусочек сухарика про черный день, потому что всего можно ожидать в социалистическом раю, бросаем детям. Эти несчастные дети, на лету схватывают наши подаяния своими исхудалыми руками, и со звериной жадностью и хорошо не разжевав, проглатывают. Да, дожились народы России до свободы.
Привел их «в порядок» их «спасители» Ленин и Сталин, а также и их горе-пророки социализма.
Конец нашего пути
Тысячи километров отдалили нас от родных, милых, дорогих семейств. Все ушло далеко, далеко. Поезд наш, казалось уставши от длинного пути, с изнуренными и замкнутыми пассажирами, начал замедлять свой ход. Шипя и пыхтя, давая о себе знать, вползает в пространство, называемое станцией «Зенково», но совсем не похожее на станцию, а скорее на открытое поле, которое упирается в валуны.
Буфера застучали, наделив внушительными толчками обитателей вагонов. Поезд остановился. Любопытство овладело измученными узниками. Где мы, поедем ли дальше? А в душе родилось и выросло желание еще и еще, без конца ехать и оборваться в бездонную пропасть всем составом, где бы кончилась навсегда, наша горькая «Одиссея». Но ехать дальше уже не пришлось.
Незамедлив отомкнули замки, открыли двери вагонов и раздался окрик конвоира: «вылезай». И, вот, мы при дневном освещении взглянули друг на друга. На кого мы были похожи, после месячного путешествия в вагонах без света, без чистого воздуха и при полуголодном питании, — бледные с желтизной на лицах, худые, переутомленные. Скорее всего мы были похожи на тяжело больных, поднявшихся со своих больничных кроватей, до полного выздоровления.
Попробовали, как было, когда-то в молодости, молодцевато выскочить из вагона. Прыжки то мы сделали, но слабые ноги не выдержали даже и исхудалое тело и мы, как подкошенные стали не на ступни, а на колени. Опираемся руками о землю, становимся на ноги, шатаясь со стороны в сторону к строющейся колонне.
Это было вблизи города Прокопьевска, где оказалось очень много казаков и казачек из Лона и Кубани, высланных «любимым, родным, гениальнейшим», как его величали тогда советские пятколизы и приспешники, «отцом народов» Сталиным, из своих родных куреней, станиц и Краев.
Повалила со всех сторон наша родная казачня, желая найти, увидеть несчастных, если не родных, то хотя бы станичников. Среди нас нашлись не только станичники, но даже и родственники. Разговоры не смогли долго продолжаться; конвой силой оружия отодвинул любопытных на приличное расстояние. Ругань казаков и проклятия казачек конвою и палачам казачьего народа, висели в воздухе, а глаза их сверкали гневом ненависти.
Конвой поспешил нас увести в ближайший лагерь Зиминка, в которой и началась наша лагерная жизнь.
Зиминка
После построения колонны, конвоиры проверили свои винтовки, не забыли ли случайно зарядить, и повели нас на возвышенность, доминирующей над Зенково. Возвышенность эта оказалась полем, на котором появился перед нашими глазами «баз», огороженный высоким забором с вышками для часовых по
