– Вижу, ты соизволил вернуться домой.
Это было ее обычное холодное приветствие.
Де Вулф вздохнул, настроения ссориться не было: он устал и проголодался.
– Из Илфракума путь не близок, чуть меньше полутора дней, – пробормотал он.
– Глупо было пускаться в дорогу с твоей ногой, – прозвучал лишенный всякой логики ответ: после жалоб о том, что он подолгу не бывает дома, она теперь намекала, что ему следовало бы не торопиться с возвращением.
Проигнорировав последнюю реплику жены, Джон опустился на лавку у пустого стола и громко кликнул Мэри. Та уже услышала, что он вернулся, и вскоре прибежала с деревянной миской бульона и маленькой буханкой хлеба, которые поставила перед Джоном.
– Попотчуй себя пока этим, хозяин, – весело подмигнула она. – А я принесу еще соленой рыбы и репы.
Вслед за служанкой в зал неторопливо вошел Брут и уселся под столом между ног коронера, положив большую коричневую голову ему на колени, ожидая кусочков хлеба, смоченных в бульоне из окорока.
Красноречие Матильды иссякло, и сейчас она нарочито не обращала внимания на мужа. Немного покоя было для него как нельзя, кстати, по крайней мере, пока он не закончит с едой, которую Мэри приносила сменами, включая кувшин горячего вина со специями.
Затем де Вулф поковылял к камину и опустился в свободное кресло, но нога затекла и настоятельно требовала разминки. И он решил, что лучше всего пройтись в «Ветку плюща» и повидаться с Нестой. Однако Джон чувствовал, что следует попытаться наладить отношения с Матильдой, прежде чем снова оставлять ее одну.
Его первые попытки – рассказ о событиях в Илфракуме – были встречены едкой насмешкой.
– Проделать такой путь ради того, чтобы увидеть мертвого моряка и едва не утонувшего бретонца! Разве это дело коронера! Тебе следует оставить такие мелочи приказчикам.
Представления Матильды об обязанностях коронера графства сформировались по образцу обязанностей ее брата, который спокойно сидел в своей палате и отдавал приказания подчиненным, пользуясь статусом старшего блюстителя порядка и администратора. Ричард де Ревелль был не из тех, кто делал все своими руками, как де Вулф, это был честолюбивый политикан – или, вернее, был таковым до тех пор, пока не обжегся на поддержке восстания принца Джона.
Этим вечером де Вулф не был расположен к дискуссиям – он давно уже устал от той атмосферы постоянной неприязни, которая, похоже, вновь воцарялась после вызванной несчастным случаем передышки, во время которой жена неохотно играла взятую на себя роль сиделки. Последние два месяца Матильда была преисполнена решимости поставить его на ноги и вернуть к работе, и помалкивала о его многочисленных недостатках. Она не говорила с Джоном ни о чем, кроме его здоровья, избегая порицать его романы с другими женщинами. Теперь же появились признаки того, что перемирию пришел конец и что Матильда снова становилась прежней.
Пытаясь вывести жену из дурного настроения, Джон терпеливо сменил тему и рассказал ей о странной настойчивости следившего за ним человека. С удивлением он обнаружил, что по какой-то причине эта история явно заинтересовала супругу.
– Ты уверен, что не можешь вспомнить его лица? – спросила она. – У тебя не так много друзей, чтобы их нельзя было узнать.
Не обращая внимания на издевку, коронер ответил:
– Это буравит мне мозги уже пару дней – и ночей, когда не могу уснуть. В его чертах есть что-то знакомое, но, хоть убей, никак не вспомню имени этого человека.
– Несомненно, это какой-то твой старый собутыльник, – или кровожадный знакомый по годам резни на полях битв. Но почему он не подойдет к тебе?
Де Вулф сердито посмотрел на яркие языки пламени, и перед его мысленным взором вновь предстало это загадочное лицо.
– Не могу понять его намерений, но если он еще раз появится, Гвин его схватит. Он будет специально его высматривать. А тот явно находится где-то в городе, так что не сможет испариться.
Тема была исчерпана, и, как Джон и надеялся, Матильда вскоре покинула сгущавшуюся темноту зала, чтобы подняться к себе наверх, где Люсиль расчешет и переоденет ее на ночь. Как только жена удалилась, де Вулф вышел из дома и в сопровождении Брута, довольно обнюхивавшего его каблуки, медленно направился в свой любимый трактир к своей любимой женщине.
Ранним утром следующего дня коронер решил зайти к шерифу и рассказать о происшествии на севере графства. Вскоре после завтрака он отправился пешком в Ружмон, предоставив нывшей ноге возможность размяться. Там он сначала заглянул в свою нору в подвале, где Гвин и Томас теснились на пространстве, составлявшем четверть их прежней комнаты в сторожевой башне. Корнуоллец ворчал по поводу холодной сырости их нового помещения. Блестевшие от проступившей влаги стены были покрыты зеленой плесенью. Притиснутый к боковой стенке Томас пытался писать на своих свитках за дощатым столом, занимавшим теперь половину крохотного пространства.
– Когда я вернусь, Гвин, я хочу, чтобы ты сопровождал меня в город и шел за мной на расстоянии в несколько шагов, – приказал де Вулф. – Если этот несносный тип появится, схвати его и узнай, что ему нужно. Если понадобится, приставь ему к горлу кинжал.
Отдав это жесткое указание, коронер, ковыляя, преодолел несколько каменных ступенек до затоптанного дерна внутреннего двора и прошел за угол к деревянной лестнице, ведущей к входу в башню.
Спустя несколько секунд он без стука толкнул дверь в палату де Ревелля. На этот раз шериф не подписывал документы за столом, а стоял спиной к де Вулфу в небольшой нише в дальнем конце комнаты. На шесте над входом в альков висела занавеска, создавая некую видимость уединения, но она была отодвинута, и коронер увидел шурина, облегчающегося в каменную шахту, устроенную в толще стены. Шахта выходила у основания башни, добавляя к грязи внутреннего двора еще и нечистоты.
Заслышав шаги, шериф опустил подол туники и сплюнул в дыру перед собой.
– Неужели нельзя даже воспользоваться уборной, чтобы к тебе не врывались, даже не извинившись? – огрызнулся он, не оборачиваясь.
– Не волнуйся, Ричард, я и раньше видел, как мужики писают, – проворчал де Вулф. – Когда ты опорожнишь свой пузырь, я сообщу тебе некоторую новость, которая тебя заинтересует.
Де Ревелль повернулся, расправляя фалды своего зеленого плаща.
– Это ты, Джон. Я мог бы догадаться, что только ты мог влететь сюда без доклада. И что это за новость?
Шериф прошел к столу и уселся в кресло, выставив вперед острую бородку, словно бросая де Вулфу вызов.
Коронер уперся кулаками в дубовые доски стола с противоположной стороны и нагнулся вперед, нацелив, как копье, на шерифа большой крючковатый нос.
– Пиратство, вот какая новость! Убийство и воровство в нарушение королевского мира на побережье у Илфракума.
Джон умышленно подчеркнул слова «королевского мира»: с прошлого сентября, с момента его назначения коронером, между де Вулфом и шерифом шла непрерывная борьба по поводу расследования тяжких преступлений. Вот и сейчас, описав подробности своего визита в Илфракум, де Вулф прямо потребовал от де Ревелля предпринять необходимые меры против пиратов.
– Это твое графство, ты отвечаешь за закон и порядок, – пробасил он. – На меня возложено иметь дело с кораблекрушениями и покойниками, но ты здесь королевский представитель и кому, как не тебе, исполнять его волю.
И де Вулф снова сделал акцент на слове «королевский», как напоминание о том, что именно Львиное Сердце был raison d'etre шерифа, и что ему лучше не сомневаться в этом.
Но, как всегда, де Ревелль попытался отвертеться от своих обязанностей.
– Я шериф графства Девоншир, а не всего чертового моря вокруг его побережья! – взбеленился он. – Пусть пиратами займется королевский флот.
