Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту

только глубокого впечатления, страстно-ленивой покорности <…>, но никакого движения воли, никакой активной мысли», будет поддерживаться и известная динамичность в этой части обломовской жизнедеятельности (в две первые недели Илья Ильич «прочел несколько книг», «написал несколько писем в деревню, сменил старосту…») (с. 181, 187).

Любовь Обломова и Ольги продлится с мая по конец августа, развиваясь не в том или ином помещении, а среди загородного елового леса и рощи, огромного парка с озером, окрестных гор и под сенью безоблачного неба и ласкового солнца, лишь при первом исполнении героиней арии Casta diva, да охватившего ее «однажды вечером» «какого-то лунатизма любви», уступившего место ночному светилу (с. 210).

Целых четыре месяца высокого чувства в обстановке безграничной природы активизируют в Обломове духовное начало, неумолимо засыпавшее в петербургской квартире героя. Его стимуляторами становятся те значения названных природно-космических стихий, которые с особенной наглядностью выявляются в символике горы.

Выше мы отмечали: мотив восхождения героя на гору (или, напротив, его приземленности) играет важную роль в композиционных скрепах «Обломова». Однако в качестве «антипода равнине» гора прежде всего «воспринимается как область духовных подъемов, общения с возвышенными духами, место для высоких мыслей и состояний»^[34]. Это объясняет характеристическую функцию ее мотива, например, в «Капитанской дочке» А. Пушкина, «Войне и мире» Л. Толстого, «Поэме Горы» М. Цветаевой, «Мастере и Маргарите» М. Булгакова, «Волшебной горе» Т. Манна ^[35]. А также и в гончаровском «Обломове».

«<…> Ты послушай, что он тут наговорил: „живи я где-то на горе, поезжай в Египет или в Америку…“» (с. 131). Так в начале второй части романа Илья Ильич жалуется Штольцу на своего доктора. Но уже через двадцать страниц мы узнаем, что Обломов на даче с Ольгой «гуляет по озеру, по горам…», а в девятой главе читаем: «На пять верст кругом дачи не было пригорка, на который бы он не влезал по нескольку раз» (с. 152, 188). Две сцены второй части изображают сам процесс и результат подъема героя на гору. Вот он кличет Ольгу «внизу горы, где она назначила ему сойтись, чтоб идти гулять.

Нет ответа. Он посмотрел на часы.

— Ольга Сергеевна! — вслух прибавил потом. Молчание.

Ольга сидела на горе, слышала зов и <…> молчала — ей хотелось заставить его взойти на гору.

— Ольга Сергеевна! — взывал он, пробравшись между кустами до половины горы и заглядывая наверх. <…>

Она не удержала смеха.

— Ольга, Ольга! Ах, да вы там! — сказал он и полез на гору» (с. 188).

А вот вновь отыскивающий Ольгу Илья Ильич «видит, вдали она, как ангел восходит на небеса, идет на гору…

Он за ней, но она едва касается травы и в самом деле как будто улетает. Он с полугоры стал звать ее.

Она подождет его, и только он подойдет сажени на две, она двинется вперед и опять оставит большое пространство между ним и собой, остановится и смеется.

Он наконец остановился, уверенный, что она не уйдет от него. И она сбежала к нему несколько шагов, подала руку и, смеясь, потащила за собой» (с. 216–217).

В обоих случаях Обломов следует за девушкой не без сопротивления. Но с одинаковым позитивным итогом для себя: «В нем была деятельная работа: усиленное кровообращение, удвоенное биение пульса и кипение сердца — все это действовало так сильно, что он дышал медленно и тяжело, как дышат перед казнью и в момент высочайшей неги духа» (с. 188). «…Я, — говорит он после второго восхождения Ольге, — узнаю из твоих слов себя: и мне без тебя нет дня и жизни, ночью снятся все какие-то цветущие долины» (с. 217). Из человека, так сказать, горизонтального, в течение первой части романа лежащего, Илья Ильич превращается в человека вертикального, открытого райским видениям и возможности духовно- нравственного роста.

Начало третьей части «Обломова» ознаменовано следующим сигналом читателю: после возвращения Ильинских в конце августа с дачи в Петербург Илья Ильич в одиночестве «…обошел парк, спустился с горы, и сердце теснила ему грусть» (с. 237). Это неосознанная печаль героя по той духовной высоте периода его взаимоотношений с гармоничной девушкой- статуей, с которой он отныне будет медленно, но неуклонно спускаться в узкий пространственно-временной мирок женщины-хозяйки на плоской Выборгской стороне Петербурга.

«Обломов, — сообщает повествователь, — отправился на Выборгскую сторону, на новую свою квартиру. Долго он ездил между длинными заборами по переулкам. Наконец отыскали будочника; тот сказал, что это в другом квартале <…> — и он показал еще улицу без домов, с заборами, с травой и засохшими колеями из грязи.

Опять поехал Обломов, любуясь на крапиву у заборов и на выглядывающую из-за заборов рябину. Наконец будочник указал на старый домик на дворе, прибавив: „Вот этот самый“ <…>.

Двор был величиной с комнату…

Обломов сидел в коляске наравне с окнами и затруднялся выйти» (с. 230– 231).

Четырежды повторенное в нескольких фразах слово «забор» плюс засохшие «колеи», а также окружение домика двором объемом с комнату — все это призвано создать образ бытия замкнутого, всячески отгородившегося от прочего мира и к нему равнодушного. Впечатление подкрепляется ответами Агафьи Пшеницыной на вопрос Обломова «Вы часто сходите со двора?»:

— Мы мало где бываем. Братец с Михеем Андреевичем на тоню ходят <…>, а мы все дома.

— Ужели все дома?

— Ей-богу, правда. В прошлом году были в Колпине, да вот тут в рощу иногда ходим (с. 233, 234).

Тот же образ заключает в себе и квартира Ильи Ильича в доме Пшеницыной: «У Обломова были четыре комнаты, то есть вся парадная анфилада. <…> Кабинет и спальня обращены были окнами на двор, гостиная к садику, а зала к большому огороду, с капустой и картофелем. В гостиной окна были драпированы ситцевыми полинявшими занавесками» (с. 240).

Плоская и однообразная местность Выборгской стороны не вдохновила Илью Ильича к продолжению его весенне-летних прогулок: «Обломов в хорошую погоду наденет фуражку и обойдет окрестность; там попадет в грязь, здесь войдет в неприятное сношение с собаками и вернется домой» (с. 248). Однако, пусть не без сетований на необходимость преодолевать разделившую их с Ольгой «даль» (с. 249), герой первые осенние месяцы еще периодически покидает Выборгскую сторону для встреч с любимой в модном магазине, опере, театре или в доме девушки на Морской улице. Впрочем, эти выходы Обломова за пределы замкнутого пространства раздвигают его лишь относительно — ведь и театры, и Летний сад, и Нева, через которую переправляется Илья Ильич, сами пребывают в границах пространства городского, т. е. огороженного.

В шестой главе третьей части, когда предзимняя Нева «собралась уже замерзнуть» (с. 265) и с нее сняли мосты (имеется в виду соединяющий центр Петербурга с Выборгской стороной Литейный мост на плашкоутах, наводившийся при благоприятных речных условиях), Обломов откладывает на неделю и без того уже просроченное им свидание с Ольгой, но и после наведения мостов не приезжает к ней в условленный ими день. Чем побуждает девушку самой пересечь Неву и прибыть к нему в дом Пшеницыной, где к этому времени уже внятное читателю различие в натурах и устремлениях героев поясняется романистом и посредством следующей позы Обломова. Еще в части второй Илья