Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту

сердце просит…»). Так, быть может, прав и Обломов, ставящий под сомнение благотворность самого исторического процесса: вот настали ясные дни — «тут бы хоть сама история отдохнула…», ан, нет: «все течет жизнь, все течет, все ломка да ломка» (с. 52)?

Нет, в конфликте «штольцевщины» с «обломовщиной» Гончаров сторону Ильи Ильича и поразившего его недуга не берет. Вместе с тем как подлинный художник он предоставляет читателю право и на собственное решение проблемы. Разве в человеческой жизни покой и движения разделены абсолютно? Так полагали в уже помянутом нами пушкинском стихотворении «Движение», с одной стороны, философ Зенон («мудрец брадатый»), утверждавший, что «движения нет», а есть только ряд состояний покоя, и с другой — Диоген Синопский (по иным версиям, его учитель Антисфен), собственным хождением перед Зеноном убеждавший его в обратном. Итоговой же в этом споре пушкинских героев является позиция самого поэта:

Но, господа, забавный случай сей
Другой пример на память мне приводит:
Ведь каждый день пред нами солнце ходит,
Однако ж прав упрямый Галилей.

Напоминая о Галилее, уверенном, вопреки чувственному человеческому опыту, в том, что не Солнце вращается вокруг земли, а Земля вокруг своей оси, Пушкин показывает недостаточность «аргументации» Диогена. Вопрос о подлинном взаимоотношении покоя и движения, таким образом, оставался для автора «Движения» открытым.

По глубинной логике гончаровского романа, жизнь-покой и жизнь-движение из непримиримых крайностей, когда первая грозит превратиться в полный застой и смерть, а вторая — в бесконечный самоцельный бег белки в колесе, должны на равных объединиться в каком-то высшем жизненном синтезе, где смогут корректировать и дополнять друг друга. В этом случае «штольцевское и обломовское начала окажутся двумя гранями единого человеческого сознания, пока тщетно пытающегося <…> найти вариант свободного, творческого отношения к жизни, ощутить ее как „покой“ и „движение“, „пребывание“ и „становление“ одновременно»^[260].

Самобытная постановка в «Обломове» одной из древнейших, но вечно юных проблем человеческого бытия — лишнее свидетельство огромного философского потенциала гончаровской романной «трилогии» и, конечно, ее центрального звена — самого романа «Обломов», где жизнеописание на первый взгляд незадачливого русского барина преобразилось в высокохудожественное исследование «самого человека».

Вместо заключения

Полвека назад, когда автор этих строк был школьником, нас учили «анализировать» классические литературные произведения по следующей немудреной схеме: сначала требовалось определить тему и идею того или иного из них, а потом уже его художественные средства и особенности. Сама эта методика предполагала, что «содержание» стихотворения, романа, повести, драмы и т. д. можно познать отдельно от их словеснообразной ткани, якобы придающей ему лишь «наглядность», «эмоциональность» и таким образом большую доступность для читателей. Отношение «смысла» и «формы» в художественном произведении понималось как связь человека и его одежды, которую можно было при желании снять и заменить другой, без всякого ущерба для сущности самого ее носителя. Помнится, что «идеей», например, «Слова полку Игореве», изучавшегося в восьмом классе, считался, согласно суждению о ней Карла Маркса (в ту пору во всех сферах знания и жизни «танцевали» прежде всего от высказываний «классиков марксизма-ленинизма»), «призыв русских князей к объединению, как раз перед нашествием монголов». Помнится и недоумение, невольно возникавшее у многих из моих сверстников от столь простого постижения того же «Слова о полку Игореве» или пушкинского «Евгения Онегина», тургеневских «Отцов и детей» и т. д.: если «идею» каждого из них можно передать одной или двумя-тремя фразами, то зачем думали мы, понадобилось создавать их столь многословными и большими?

Сейчас не только специалист-филолог, но и старшеклассники хорошо знают, что художественная форма в произведении классической литературы (и искусства) — не некая внешняя оболочка для его смысла, а непреложное условие его возникновения и существования, потому что художественное содержание (в отличие от абстрактной мысли, теории, доктрины и т. д.) и есть содержательность его словообразной формы (художественного текста) в неразрывном единстве всех и всяких ее элементов и компонентов. А их множество, начиная от уже органично-целостного замысла произведения и его творческой истории, способов его построения и особенностей структуры (конфликта, сюжета, композиции, охватывающих все произведение и любые из его частей, отдельных сцен, диалогов, портретов, самих действующих лиц и т. д.), затем сквозных и частных мотивов, системы персонажей в их разнообразных семантических гранях и способах воплощения и заканчивая его ритмом, повествовательными интонациями и т. п.

Однако реальное проникновение в формально-содержательное единство того или иного конкретного литературного шедевра остается делом по-прежнему весьма нелегким, требующим не только специальных знаний по теории литературы, начитанности и широкого культурологического кругозора, но и исследовательских навыков, наконец, и филологической интуиции, приобретаемых лишь с годами и с соответствующим опытом. А в частности, и с помощью той серии пособий, предпринятой Издательством Московского университета, в рамках которой создан и настоящий путеводитель по наиболее знаменитому из романов И. А. Гончарова.

Это книга о самом художественном тексте «Обломова» как неповторимом коде или шифре, без глубокого проникновения в который классическое произведение обычно открывается лишь его сюжетно-событийной и злободневной для своего времени стороной, вне той смысловой глубины и многозначности, которые и сделали его неисчерпаемым и вечно актуальным. Последние его грани делаются доступными лишь в итоге особого — вдумчивого — чтения, нуждающегося, как и любое серьезное дело, в помощи специалиста. Им в данном случае и выступает автор этих строк, филолог и гончарововед с пятидесятилетним стажем.

Адресуя настоящий текстоводитель по «Обломову» не только учителям русского языка и литературы, студентам и аспирантам-филологам, но и старшеклассникам, выражаем надежду, что он существенно расширит и уточнит их представления об одном из шедевров русской и мировой литературы, а абитуриентам поможет в решении и насущной практической задачи — написании по «Обломову» хорошего сочинения или подготовки верных ответов на созданные по этому роману экзаменационные тесты.

Рекомендуемая литература

Гончаров И. А. «Обломов», Литературные памятники. Л., 1987.

Гончаров И. А. Полн. собр. соч. Т 4: «Обломов». СПб., 1998; Т. 5: «Обломов», рукописные редакции. СПб., 2003.