Дальняя командировка

—  Все правильно, Иван. Так что у тебя еще?

—  Между нами, да?

—  Как скажешь.

—  Очень темная история получается со Слепневым, судьей. Это, видишь ли, самоубийство... Посмертная за­писка с объяснениями причин... Нехорошая тенденция получается, понимаешь меня, Вячеслав Иванович?

—  Ха! Это ты мне сейчас, Иван, старый анекдот на­помнил. Санин, между прочим. Рассказать?

—  Ну расскажи, — не очень охотно ответил генерал. Он даже чуть поморщился, чтобы это увидел Вячеслав Иванович. Но Грязнов «не заметил».

—   Чукча один закончил философский факультет в МГУ и вернулся домой. Оленей, мол, надо пасти, делом заниматься. И вот видит — переходит стадо через речку. Передний олень ушел вдруг под воду и не вынырнул. Утоп. За ним — второй, третий. Чукча задумался. «Одна­ко, — говорит, — теньденьсия?»

—  Смешно, — хмыкнул Седлецкий.

—   Нет, ты понял, на что я намекаю? — развеселился Грязнов. — Милиция совершает кучу противоправных действий, жалобы несутся в Москву потоком, президент велит разобраться и наказать виновных. А тут приезжает комиссия, отстраняет главного в городе милиционера, затем едва не тонет в реке прокурор, потом стреляется председатель районного суда. Да, и еще забыл — банди­ты похищают лейтенанта милиции, а позже устраивают покушение на председателя той самой комиссии. Дей­ствительно ведь, «теньденьсия» получается! А ты иначе, Иван Христофорович, не пробовал посмотреть на про­ блему?

—   Это как же? — с заметной иронией спросил Седлецкий.

—  А вот так. Просто знает кошка, чье мясо съела. И теперь боится, выходы для себя безопасные ищет. Ты за­писку ту своими глазами видел? Читал?

—  Нет еще, но... доложили!

—   А вот Санин следователь, который туда выезжал, держал в руках эту писулю. И ничего там нет. А сказано просто и ясно, как говорят все трусы, спасаясь от неми­нуемой расплаты: мол, «прошу пожалеть и не трогать мою семью, а я виноват и сам выношу себе приговор». Что-то в этом духе. Так что ты мне всякие слухи не пересказы­вай, а поручи своим разобраться в деле... Между прочим, по тому прокурору тоже громкая отставка плачет. Если не больше.

—   А это еще с какой стати?

—   С той, что спустил на тормозах — и мы знаем, по чьей указке, — уголовное дело об автоугонщиках.

—   Да что вы можете знать-то? Там же одно процессу­альное нарушение на другом было! Вячеслав Иванович, умоляю, не пудри мне мозги! Я к твоим словам и делам отношусь серьезно, поэтому давай не будем играть друг против друга. Да еще негодными средствами.

—  Как сказать...

—   Ты о чем?

—   О негодных средствах, Иван Христофорович. Ты ж вот не спрашиваешь, чего мне известно и откуда. А пол­ностью отметаешь любые подозрения. И уж если на то пошло, то я знаю почему.

—  Ну и почему?

—  На ухо скажу.

—  Да брось ты...

—   Как знаешь, тебе тут жить, я понимаю. А ты все еще не принял для себя кардинального решения, вот в чем дело... Но я тебя не виню. Каждый, извини... зани­мается своим делом... как он хочет. Сказал бы грубее, Иван, и точнее, но, ей-богу, не желаю тебя обижать. Мо­жет, ты еще успеешь понять. Пока поезд не ушел окон­чательно.

—  Загадками говоришь! — уже раздраженно заметил Седлецкий.

—  Это тебе только кажется. Ладно, Иван Христофорович. Твоего Умарова я собирался арестовать, но после твоего ходатайства оставляю под подпиской о невыезде. Нарушит, загоню за Можай, причем без всякого сожале­ния. Материалы я все забираю с собой, и, возможно, се­годня же — максимум завтра мы примем окончательные решения по нескольким вопросам. Первое — возобнов­ляем дело об автоугонщиках и со всеми объяснениями, в связи со вновь открывшимися обстоятельствами, пере­даем его в вашу областную прокуратуру, под личный кон­троль областного и федерального прокуроров.

—   Но для этого необходимо указание из Москвы, — возразил Седлецкий, — вряд ли это в вашей с Турецким компетенции. И как вы собираетесь соединять его в од­ном производстве с остальными делами по... ну по фак­там произвола? — Вот такую уклончивую формулировку нашел генерал.

—    А мы этого делать не будем. Просто в ходе допол­нительного расследования обязательно всплывут — это уж мы постараемся — многие факты, о которых кое-кто в вашей области хотел бы поскорее забыть. Теперь вто­рое. У нас набралось достаточно материалов, чтобы возбудить уголовные дела против как минимум полусот­ни сотрудников милиции. Ну и, естественно, против ее непосредственного руководства. А также против тех, кто отдавал преступные приказы. Ты понимаешь, о ком кон­кретно идет речь. Но ввиду такой массовости лиц, при­влекаемых к уголовной ответственности, и этот вопрос придется, видимо, также согласовывать в Москве. На основании представленных нами доказательств их вины. Видишь, какая получается долгая история? Но это со­всем не значит, что мы будем сами тянуть с ее решением. И, наконец, третье. Это то, о чем мы с тобой разговари­вали, Иван Христофорович, во время первой нашей встречи, когда, как мне показалось, мы сумели действи­тельно понять друг друга. Вот в принципе и все.

—   И когда вы собираетесь приступить к последнему, так сказать, акту вашей деятельности?

Грязнов услышал в вопросе легкую насмешку, но сде­лал вид, что принял интерес за чистую монету.

—   Когда, говоришь? — Он поскреб задумчиво заты­лок, пожал плечами и с неопределенной интонацией от­ветил: — Да вот посоветуемся с Саней и... А чего тянуть, верно?

—   Не поторопились? — уже с явным намеком спро­сил Седлецкий.

—  Думаю, нет. А там посмотрим. По-моему, Наполеон считал, что самое главное — это ввязаться в сражение.

—   Ну вы... Наполеоны... — усмехнулся генерал и опу­стил глаза.

«А он-то явно себе на уме... »

2

—   Саня, — сказал Грязнов, входя в комнату, — а ведь я вызвал огонь... на тебя. Ну вообще-то хотел сначала на себя, но так получается, что первым должен будешь по­пасть под обстрел именно ты. Сейчас объясню...

—   Приятно слышать, — улыбнулся Турецкий, — что ты постоянно думаешь о своем друге. И что на этот раз? Какую свинью ты ему подложил?

—  Я долго думал, Саня... Слушай, тут все чисто? — Он окинул комнату беглым взглядом.

—   Чище не бывает, Филя постоянно проверяет.

—  Это хорошо. Ты мне потом подробно расскажешь, что вы тут делали, пока меня не было, поскольку мне на какое-то время придется здесь остаться за главного.

—  «Вы меня увольняете, сэр?» — с мольбой в голосе воскликнул Турецкий и продолжил другим тоном: — «Я — вас?! Да как вам, дорогая, пришла в голову такая мысль?!» — «Ах, ну как же, я видела, как двое рабочих выносили из вашего кабинета диван!.. »

—   Смешно, — без тени улыбки отреагировал Гряз- нов. — Я вот чего придумал, послушай...

И они, усевшись друг против друга, заговорили, как два классических заговорщика, тихими, почти неслыш­ными голосами.

Турецкий выслушал, прикинул и... согласился.

—   А теперь валяй ты рассказывай! — сказал Грязнов.