Капитан Рощин приехал в офис «Сигмы» со своей командой — в черных масках и с короткоствольными автоматами, — как и обещал, в начале третьего. Разыграли все как по нотам: всамделишная драка с охраной — под телекамерами, которые время от времени закрывали широкой пятерней — с битьем морд и стекол. Рощин был в ударе: эффектно разбросал навалившихся на него охранников, те разлетелись в разные стороны. Только после этого им была извлечена на свет санкция прокуратуры на обыск и изъятие документов, что продолжались до самого вечера.
Приехали дорогие адвокаты, известные правозащитники, депутаты-либералы, наконец, примчался встревоженный Забельский, которому сразу под нос сунули несколько микрофонов.
— Это очередная беззаконная и беспардонная акция властей, призванная запугать тех, кто стоит на страже свободы слова и мнений в России! — провозгласил Григорий Иванович. — Я обращаюсь от имени наших сотрудников, от имени тех, кому дороги свободомыслие и инакомыслие в нашей стране, встать на ее защиту!
Когда черные маски увезли документацию, а все остальные, включая адвокатов и депутатов, уехали публично возмущаться на РТВ, куда Забельский успел их пригласить на внеочередное ток-шоу, Григорий Иванович облегченно вздохнул и последовал в кабинет Колобова, где теперь мирно беседовали и пили кофе хозяин кабинета и капитан Рощин — уже без черной маски. Он вернулся в офис через другую дверь по выписанному на его имя одноразовому пропуску, в обычном деловом костюме, делающем его похожим на преуспевающего клерка.
— Сидите, сидите, — махнул рукой Григорий Иванович. — Ну как все прошло? Каковы ваши впечатления? По-моему, нормально, а?
— Вы не знакомы? — спросил Колобов. — Это капитан Рощин, а это и есть мой патрон…
— Забельский Григорий Иванович, его босс и всем известный кровосос, — отрекомендовал себя хозяин. — А также полномочный представитель мировой закулисы. Я любовался на вас, господин капитан. Ван Дамм против вас — детский сад.
— Капитан Рощин… — кивнул, пожав руку, Михаил. — Может, у вас есть какие-то замечания? Где-то переиграли?
— Пожалуй, вам и вашим людям не стоит закрывать все время рукой телекамеры, — сказал, подумав, Забельский. — Это отдает дурновкусием. У нас тут не Венеция, слава богу, а вы устраиваете карнавал масок… А если уж по большому счету, то они все одинаково черные. И еще. Пусть ваши орлы лучше показывают прямо в камеру санкцию от прокурора, чтоб были видны подпись и печать. Тогда это возымеет на думающую общественность куда большее впечатление… — Он посмотрел на часы. — Ну все, я с вами прощаюсь, скоро начнется ток-шоу в прямом эфире, там мы вам и тем, кто вас прислал, такое покажем! — Он шутливо погрозил кулаком гостю. — Не пропустите. Через полтора часа начнется. И, надеюсь, мы с вами еще не раз увидимся.
— Вот такие мы, — кивнул Колобов на дверь, закрывшуюся после ухода Забельского. — Непосредственные, витающие в облаках… Публичный политик, император Нерон, можно сказать, играет на публику, которая должна ему восторженно внимать. И с этим ничего не поделаешь… Скажите, Агеев вас еще не хватился?
— Думаю, нет. Я его предупредил, что отлучусь на сегодняшний вечер… Намекнул на интимное свидание. Таким вещам он верит охотнее всего. Сам ходок тот еще…
— Меня больше занимает, верит ли он вам вообще? — прищурился Колобов.
— То есть вы собираетесь меня использовать как своего человека в его окружении?
Колобов не ответил. Он неспешно достал сигару из коробки, раскурил, потом молча протянул коробку гостю. Тот отрицательно покачал головой.
— Не буду же я ему объяснять, где я и чем собираюсь заниматься…
— И чем же? — спросил Колобов. — Если не секрет?
— Вы провели тестирование, и я пришел сдавать вам зачет, если не забыли. Вы дали мне задание на дом: установить, откуда и каким образом прошла утечка информации о том, что мы прослушиваем журналюгу Бородина.
— Но это всего лишь тест, — поднял вверх палец Колобов. — Кое-что вы должны были принести в качестве вступительного взноса.
— Это со мной. — Рощин приложил руку к карману пиджака. — Готовы ли вы принять мой ответ?
— Я вас слушаю, капитан, слушаю…
— Еще в прошлый раз вы предположили, что предупредить журналиста Бородина может кто-то из операторов, работающих на прослушке. Таких всего трое. Я узнал их фамилии. Кроме Бородина прослушивали также его соседа журналиста Слепцова, когда тот у него бывал. Всего по Бородину работали три дежурных оператора, из них двое тех, кто прослушивали и Бородина, и Слепцова. То есть третий оператор про Слепцова не знала.
— Не должна была знать… — уточнил Колобов.
— …Поэтому только она, третий оператор, открылась Бородину. Ибо не сказала ему, что его приятеля тоже прослушивают. Слепцов, когда у него в гостях был Бородин, позвонил в соседний дом, задав, казалось бы, странный вопрос: у них меняли батареи? Зачем ему это? Это было нужно только Бородину.
— Пока логично. И кто она, этот третий оператор?
— Екатерина Сивцова. Наверное, вы, Федор Андреевич, забыли одну вещь: нашим операторам строжайше запрещено нарушать служебную тайну, рассказывая о тех, кого они прослушивают.
— Тем более рассказывать тем, кого они слушают, — кивнул Колобов. — Только с тех пор много воды утекло. А также крови. И денег. Вы, Миша, не обижайтесь на мои поправки, назовем их так, и продолжайте. Все, что вы рассказываете, любопытно. Или это все?
— Нет… Я навел справки о Сивцовой. Живет одна с сыном. Он только что вернулся из армии, нигде не работает.
— Не работает или не может устроиться?
— Отдаю должное вашей проницательности, Федор Андреевич, — улыбнулся Рощин.
— То есть она попыталась его устроить в нашу богоспасаемую «контору», но ей там отказали?
— Да, так оно и было.
— Что ж, ничего удивительного… — пробормотал Колобов. — Это наша национальная черта — создавать на ровном месте себе врагов из друзей, а предателей непременно только из своих… Еще что?
— Сивцова влезла в долги, чтобы содержать сына, как-то его одеть. А совсем недавно она часть долгов вернула. В том числе товарищам по работе.
— Хотите сказать, у нее появились деньги?
— Да, — кивнул Рощин. — При этом ее зарплата не повысилась, второй работы у нее нет и быть не может. Из родственников у нее есть только сестра, та просто живет в нищете. А ее сын, повторяю, нигде до сих пор не работает.
— Что и следовало ожидать, — резюмировал Колобов. — Для этого достаточно влезть в ее шкуру. Через уши этих операторов проходят бесконечные разговоры и переговоры о миллионах долларов, о которых походя рассуждают объекты прослушки… Что ж, считайте, что я дал вам рекомендацию. Уверен, Григорий Иванович возражать не будет. Особенно если принесенный вами материал о беседах Агеева с Корецким произведет на него должное впечатление… Кассета, если я верно понял, у вас с собой?
Рощин достал и протянул кассету своему ново-приобретенному шефу.
— Кстати, запись сделана не с самого начала их беседы. Но тему понять нетрудно. И по сравнению с прежней информацией здесь есть существенные дополнения в свете последних событий.
— А вы сами в курсе того, что здесь записано? — Колобов вставил кассету в диктофон.
— Обижаете… — усмехнулся Рощин. — Или это ваш очередной тест? Если скажу, что не в курсе, вы ведь не поверите?
— Зато проверю, — поддержал его тон Колобов. — И если окажется, что врете, выгоню за профнепригодность.
И нажал клавишу на диктофоне.
«…Андрюша, дорогой вы мой человек! — услышали они характерный хрипловатый и слегка
