если Турецкому покажется, что это рискованно, он подаст сигнал (вытрет лоб платком), и наблюдение будет снято. Конечно, тут имел место щекотливый момент, связанный с УПК. Дело в отношении Стасова не возбуждалось, так что обращаться в суд за разрешением на проведение тайных оперативных действий было нельзя. Грязнов-старший действовал не совсем законно, но имел на то санкцию своего министра.
Встреча была назначена на станции метро «Текстильщики».
Нельзя сказать, что Турецкий давно не спускался в метро, но уже больше десяти лет прошло с того времени, как он перестал ездить на нем регулярно. С автомобилем Турецкий не расставался, и проблем со служебным, а затем и личным автотранспортом не испытывал с начала девяностых годов. Так что представление о гордости столицы было у него достаточно эфемерным — примерно как у иностранных туристов. При слове «метрополитен» помощник генпрокурора представлял себе высокие потолки с росписью, огромные безлюдные станции с мраморными и гранитными колоннами, на которых когда-то выступали генеральные секретари, витражи знаменитых советских художников. Поэтому то, что он увидел в половине девятого утра на станции метро «Текстильщики», произвело сильное впечатление.
Со стороны Выхина подходил поезд, с трудом раскрывая двери с издевательской в такой ситуации надписью «не прислоняться», и из дверей вываливались неудачники, не сумевшие удержаться в чудовищно переполненном вагоне. Народ, толпившийся на станции, с боем запрессовывался вовнутрь, при этом три четверти «бойцов» все равно неизбежно оставались на платформе ждать следующего объекта для штурма.
Количество пассажиров вызвало у Турецкого шок. Он представил себе, как каждый из них покупает себе автомобиль и с утра выезжает на улицы Москвы. Для характеристики такой ситуации приходили на ум только нецензурные слова, и даже не слова, а выражения. Все кольцевые магистрали, от МКАДадо Бульварного, просто в один момент встанут — и движение автомобилей в городе прекратится. В метро будет мертвая тишина. А на поверхности, наоборот, заложит уши от воя клаксонов. Картина получилась апокалипсическая, и Турецкий отогнал ее усилием воли.
Он посмотрел на часы. Еще пять минут надо было прогуливаться в центре зала в ожидании времени «Ч». Ранние подъемы были для Турецкого неизбежным злом, но вот почему Стасов выбрал такое неудобное время для встречи? Хотя, конечно, не такое уж и неудобное… Такая толпа, такая жестокая давка, что установить слежку затруднительно даже за бабушкой-пенсионеркой. Оторваться от любого преследования не составляет труда, тем более что Стасов, видимо, умеет это делать. Впрочем, нужно надеяться на лучшее — на то, что грязновские «топтуны» тоже не лыком шиты…
— Привет.
Турецкий вздрогнул. На этот раз Стасов обнаружился прямо под боком у него, все в том же пиджаке с карманами, полными гаек.
Турецкий подумал, что Стасов, возможно, стоял в двух метрах уже несколько минут, слившись с окружающими, и только сейчас решил обнаружить свое присутствие. Уж очень странно появляется этот человек — неожиданно и вместе с тем очень естественно.
— Доброе утро, Валентин. Расскажите про Клементьева, как вы смогли предвосхитить смерть министра?
— Едем на ближайшем поезде в центр. — Все тот же бесстрастный голос и немного надменное выражение лица.
Турецкий подумал, что он, как и прежде, ожидает трепетного внимания к своей особе, правда, при этом никаких признаков хороших манер сам не демонстрирует.
Турецкий, конечно, пытался опеределить свою тактику заранее, и снова ему не удалось воплотить ее в реальность.
С одной стороны, надо было всячески подстраиваться под Стасова, изображать заинтересованность и, может быть, даже «зеркалить», то есть вести себя так же, повторять жесты и копировать мимику. Этот способ из арсенала прикладных психологов позволяет и себя поставить на место собеседника, и его максимально расположить к себе.
С другой стороны, Стасов крайне подозрителен. Вполне вероятно, что психологическую подготовку он имеет очень даже неплохую. Что, конечно, отнюдь не мешает ему быть не в себе. Если такой параноик решит, что к нему Подобрались слишком близко, он может выкинуть что-нибудь совсем уж непредсказуемое.
— Заходим в разные двери. — Стасов источал ледяную неприступность и на неформальный контакт не шел.
В некоторый момент, когда Стасов оказался у него за спиной, Турецкому захотелось оглянуться, чтоб хотя бы теоретически предположить, кто здесь может быть агентом Грязнова.
В поезде было душновато, не хватало кислорода. Турецкий поразился тому, что кое-кто в такой тесноте умудряется читать книги и даже газеты. За несколько разгрузок вагона на станциях он пробился в относительно комфортное место, сбоку от дверей, и теперь мог наблюдать за Стасовым, заглядывать сверху в книгу блондинки на крайнем сиденье и слушать разговор двух подруг.
— Купила я микроволновку, притащила домой, — рассказывала одна, — распаковала, включила в розетку — она не работает! А в магазине проверяли — работает!!! Я и так и этак — не работает. Все выключила, прочла инструкцию два раза, снова включила — ни черта не получается. Пошла к соседу. Он вошел, посмотрел на микроволновку ровно три секунды, вынул из розетки шнур от стоящего рядом электрочайника, сунул в розетку шнур от печки и так же молча ушел.
— Мужчина, — оценила подруга.
Молча, подумал Турецкий. Все молча. Что-то мне это напоминает. Точнее, кого-то. Он посмотрел на Стасова. Стасов стоял и в ус не дул.
Жарко все же было изрядно, и Турецкий вытер лоб платком.
Поезд остановился на очередной станции, и какое-то количество человек вышло, какое-то вошло. Турецкий сунул мокрый платок в карман и тут сообразил, что натворил: он же невольно подал сигнал «топтунам», чтобы прекратили слежку! Вот черт, надо же так облажаться… Он снова посмотрел на Стасова. Тот по-прежнему хранил непроницаемое выражение лица. Что же, остается рассчитывать только на себя.
Турецкий снова заглянул в книгу блондинки. Там иногда встречались знакомые предлоги и междометия, но по большей части она состояла из терминов длиной не меньше половины строки. Это было что-то изощренно-философское. Турецкий уже было начал вникать в «динамику отчуждения имманентного от трансцендентного», как Стасов проскользнул между поредевшей после выезда за пределы Кольцевой линии публикой и кивком велел двигаться за собой. Под механический голос, предупреждавший о закрытии дверей, Турецкий вышел вслед за Стасовым. Они направились к эскалатору, светящаяся надпись над которым сообщала о выходе к железнодорожной платформе Тушино и к проезду Стратонавтов. Турецкий решил немного поиграть в беспечность — легким шагом начал отдаляться от своего подопечного, чтобы посмотреть на его реакцию. Но резкий голос Стасова проник ему прямо под крышку черепа:
— С-сстой! — Звук «с» представлял собой угнетающее змеиное шипение.
Турецкий в каком-то ступоре медленно повернулся к Стасову и едва узнал его. Лицо Стасова исказилось в тревожной гримасе, взгляд вперился в переносицу Турецкого. В следующее мгновение Стасов оказался рядом с Турецким и толкнул его к эскалатору. Даже не толкнул — швырнул. Сразу после этого сильный порыв воздуха, вызванный движением поезда метро, заставил с небывалой амплитудой качнуться светящуюся надпись у начала эскалатора. Короткая трещина молнией пролегла от одного металлического крюка в потолке до другого, с легким шелестом отвалилось несколько кусков штукатурки и побелки, и наконец сама тяжелая конструкция одним крюком отделилась от потолка. Еще доля секунды — и второй крюк «с мясом» выпал наружу. Огромная надпись рухнула одним концом прямо в том месте, где только что стоял Турецкий. С грохотом вокруг разлетелись и осыпались брызги оргстекла, завизжала какая-то женщина. Каким-то чудом никто не попал под удар, хотя народу на станции было достаточно.
— Вверх, быстрее! — Стасов почти кричал, хотя слышно его было не больше чем за полметра.
Этому жесткому голосу Турецкий почему-то не мог сопротивляться, ноги сами побежали вверх, и через несколько секунд мужчины оказались в подземном переходе. В ушах все еще звенело разбитое стекло, но уже слышен был обычный гул движущейся толпы. К Турецкому возвращалась способность
