либо придуманных людьми. И действительно, чувствовал себя Турецкий превосходно. Слишком много последнее время было досужих разговоров и слишком мало действия.
Когда он в прыжке перекатился на другую сторону крыльца, за ним никого уже не было. А внизу, с реки, послышался шум удаляющегося мотора.
Ну и ну, вот это скорость…
Все это выглядело очень странно: словно он только что сражался с призраками. Турецкий был почти уверен, что в одного-то он точно попал. Второго, возможно, просто слегка задел, но первого наверняка свалил. Впрочем, тот мог оказаться в бронежилете…
Турецкий не стал больше раздумывать над всеми этими странностями. Он быстро вошел в дом и обнаружил на кухне Ольгу Мелешко. Она сидела, вытянувшись в струну, ее руки были скручены скотчем позади спинки стула, глаза выпучены от ужаса, лицо побелело.
— Это вы… — только и смогла она выговорить непослушным языком.
— Вам ничего не сделали? — спросил Турецкий.
— Не-е-ет, — протянула она. — Не-не успели… — И заплакала.
Ему пришлось долго приводить ее в чувство, чтобы получить хоть какие-то вразумительные ответы. Ольга всхлипывала, закрывала лицо руками, слезы текли по все еще бледным щекам. Вода не помогала. Наконец, Турецкий обнаружил в буфете какую-то наливку. Полноценная рюмка, кажется, привела ее в некоторое равновесие, и Ольга смогла говорить.
— Кто это был? — спросила она, морща от выпитого маленький носик.
Турецкий хмыкнул:
— Я надеялся узнать это у вас. Но если вы скажете, что они хотели, могу ответить с некоторой долей вероятности.
— Они хотели знать, где Саша!
— А где он?
— Но я же не знаю! — Ольга опять округлила глаза, ее ответ выглядел относительно правдоподобно. — Честное слово, не знаю! Разве вы мне не верите?!
— Тогда объясните мне, за каким лешим вы сломя голову удрали сюда из Москвы?
— Я испугалась!
— Чего?
— Мне сказали, чтобы я бежала из Москвы…
— Кто сказал?
— Не знаю. — Она снова готова была расплакаться.
— Оля, успокойтесь, пожалуйста, — сбавил обороты Турецкий. — Все уже кончилось, понимаете? Кроме меня, здесь никого нет. Никто вам не сделает ничего плохого… А теперь объясните внятно, что произошло.
— Мне позвонили и сказали, чтобы я уехала из Москвы, если хочу остаться целой. Чтобы отсиделась в каком-нибудь тихом месте, где меня никто не знает.
— Голос не узнали?
Она покачала головой.
— Хриплый, мужской. Нагловатый.
— Хриплый и наглый? Ясно… Они не знали, где у вас дача, и хотели отследить. Я и сам подумал, что ваш брат скрывается в этом милом гнездышке. Что уж говорить о тех головорезах…
— А кто они?
— Скорее всего, как раз те, кому Александр Филиппович крепко нужен.
Ольга подавила очередной всхлип, проговорила с усилием:
— У меня просто кругом шла голова от всех этих допросов и расспросов. Я была на пределе, понимаете? А тут еще этот звонок. Вот у меня нервы и не выдержали.
— Какой звонок? Еще один звонок?
— Да нет, этот же самый — чтобы я не валяла дурака и не болтала о брате.
— Поэтому вы отправили меня по ложному следу — в эту Пахру?
— У него правда был там когда-то армейский друг. — Она отвела глаза.
— Думаю, теперь вас не потревожат подобными звонками. Но… вы в самом деле не знаете, где брат?
— Честное слово!
— Ладно.
— Александр Борисович… я могу теперь… вернуться в Москву?
— В любом случае вам там будет намного безопаснее, чем тут. — Турецкий ободряюще улыбнулся и спросил: — Вы позволите осмотреть дом?
— Смотрите, конечно. Дом как дом…
Теперь она стала ко всему происходящему вокруг совершенно равнодушна. Турецкий прошел в гостиную, довольно просторную комнату с камином и набором старенькой мягкой мебели. Одну из стен полностью занимали уставленные книгами полки. Ничего интересного. Он прошел в смежную комнату. Эта была ' поменьше. Большая двуспальная кровать. Платяной шкаф. Тумбочка с зеркалом стояла в углу у окна. Турецкий оценил по достоинству: уютное гнездышко, да и для обычного отдыха — вполне подходяще.
Он вернулся в гостиную и занялся осмотром библиотеки. На одной из верхних полок внимание его привлек покрытый пылью фотоальбом, из тех, что выпускали лет двадцать — тридцать назад. Он раскрыл его.
Оля и Саша Мелешко, совсем еще дети, он в шор-тиках и белой рубашечке, а она в платьице в горошек и с большими бантами в косичках, стояли под яблоней взявшись за руки и счастливо улыбались. Дальше шли фотографии разных времен, с родителями и другими многочисленными родственниками: бабушками, дедушками, тетями и дядями. Их у Мелешко, по всей видимости, было предостаточно.
Пошли юные годы, начало зрелости. Турецкий уже хотел закрыть альбом и вернуть его на место, как одна из черно-белых фотографий привлекла его внимание. На ней Александр Филиппович был запечатлен в форме советского солдата в обнимку с еще двумя пар-нями-военнослужащими. На следующем листе отыскался еще один снимок — общий план, группа солдат из четырнадцати человек, уже в парадной форме.
— Александр Борисович, будете чай? — донесся из кухни все еще слабый голос хозяйки.
— С удовольствием. — Он пошел с альбомом в кухню.
Ольга уже заливала кипятком из электрочайника опущенные в чашки чайные пакетики «Ахмад». Турецкий положил альбом перед ней, ткнул пальцем в первый, особенно заинтересовавший его снимок.
— Кто это?
Ольга посмотрела на фотографию, уголки ее губ дрогнули.
— В центре Саша. А двое других, должно быть, его армейские друзья.
— И это все фотографии, которые он привез с собой из армии?
— Не знаю. Саша вообще-то не любит вспоминать это время. Но эти снимки ему дороги.
— Н-да, — протянул Турецкий, продолжая разглядывать сосредоточенно-серьезные лица парней. — Служили три товарища…
— Вы это о чем? — Ольга аккуратно придвинула к нему чашку.
— Александра Филипповича, хоть он еще так молод здесь, я узнал почти сразу, — сказал Турецкий. — Два других лица мне не знакомы. Но почему-то не покидает ощущение, что одно из них я уже видел. Фотографии, правда, лет двадцать… — Турецкий указал на крупного, с тяжелым подбородком молодого мужчину. — Говорите, армейский друг? У него погоны прапорщика, между прочим. И выглядит он постарше, чем остальные.
Ольга пожала плечами:
— Я о них ничего не знаю..
— Можно я возьму на пару дней эти две фотографии?
— Берите, конечно.
Турецкий начал вынимать первую. Освободив ее из врезных уголков, машинально посмотрел на
