— Что, целого мамонта? Сколько же у них было зубов? Только не говори: «больше, чем у тебя», я обижусь! — Он тихонько укусил розовую мочку.
— Не собираюсь… Что касается «зубастости» — у тебя конкурентов нет. Хватит препираться, а то рассержусь по-настоящему! — Ирина обняла мужа, ища его губы.
— Все-все, так бы сразу и сказала. Мы что, мы люди маленькие… Нам приказали, мы делаем… Прямо так и одеваться или, может, сначала ты снимешь наконец свой дурацкий халат?
Большая часть дня была посвящена семье. Все вместе они закупили съестные боеприпасы на неделю, потом катались на «американских горках», где его девочки визжали от ужаса, потом ели мороженое в «Баскин Роббинсе» и вернулись домой к вечеру. После обеда Ниночка ушла гулять, Ирина — поболтать к соседке.
Александр с чувством выполненного долга вернулся наконец к газетам.
Он взял подборку двухлетней давности, когда в прессе только обсуждались варианты строительства отечественной трассы для «Формулы-1».
Получалось, что вначале истории мэр города и Соболевский шли как бы рука об руку. Делали совместные заявления, выступали на пресс-конференциях, где мэр указывал на олигарха как на генерального подрядчика строительства. Дескать, соответствующее распоряжение городского правительства почти готово. И место вроде было определено: прямо в черте города — Нагатинская пойма.
Но потом ситуация резко переменилась. Вдруг выросло в полный рост «общественное мнение», которое возопило: как это? Трасса едва ли не в центре города, в самом сердце давным-давно освоенного жилого массива, спального, между прочим, района — и такая неэкологичная гадость?!
Что бы это значило? Ага! В следующих номерах прессы местом строительства обозначался Питер — ну ясный пень, где ж еще строить?! Невольно вспомнишь классика: «…И перед новою столицей померкла старая Москва…» Но и там ничего не вышло. Болото — оно и в Африке болото. Какая трасса? Там у них асфальт каждый год перекладывают, поскольку он нагрузок не выдерживает. Или кладется шибко жидким — но это вопрос отдельный.
Потом возникали другие варианты… Затем опять поворот в Москву.
«В Москву, в Москву», как чеховские три сестры, заголосили газеты. Только теперь уже в районе Шереметьева. А что? Очень удобно, особенно иностранным туристам: приехали, посмотрели соревнования и тут же загрузились обратно, чуть ли не в тот же самолет. Так мотивировало решение московское правительство. Затем опять Нагатинская пойма. Помилуйте, но ведь там не хватает земли, элементарно не хватает площадей! Ерунда! Надо будет — насыплем новые гектары, тем более что в строящемся тоннеле третьего транспортного кольца землицы выроют миллионы кубометров.
Время от времени наезжали в страну представители Международной федерации автоспорта, главным образом хозяин «Формулы», лорд Барни Экклстоун. Ему что-то показывали, демонстрировали какие-то проекты, подписывали протокол о намерениях. Но едва лорд отбывал в туманный Альбион, тут же все и замирало.
И за всем этим бестолковым броуновским движением постоянно маячили две фигуры — московский мэр и олигарх. Один сказал одно, другой — тут же противоположное. Если поначалу олигарх недвусмысленно обозначался как генподрядчик, то очень скоро в его адрес со стороны проправительственной прессы полетели критические стрелы. Не платит налоги! Платит, но мало! Достаточно, но не вовремя! А сделка с «Маньярди» комментировалась самим мэром: «Эта нашумевшая покупка нашим знаменитым в кавычках олигархом — поступок воистину антипатриотичный, скажу больше: это плевок в сторону всего отечественного автоспорта. Вместо того чтобы вкладывать деньги в собственные команды, в их развитие…»
В общем, расплевались ребятишки, дальше некуда. Все было понятно. Не сошлись в цене. Олигарх, видимо, не сделал кому нужно такого предложения, от которого нельзя отказаться…
«Вопрос в цене вопроса», — про себя скаламбурил Турецкий, принимаясь за следующую стопку газетных листов.
Чем же ответил Соболевский? Ага! Направил в «Маньярди» Калашникова, дав по этому поводу обширное интервью «своей» газете и устроив пресс-конференцию накануне отъезда Егора во Францию. Дескать, он только об отечестве и радеет и о славе его! Мол, и Петр Первый сначала простым плотником в Голландии морскому делу учился, а уж потом верну л-ся и выстроил российский флот! Вон куда замахнулся наш финансовый генералиссимус, усмехнулся про себя Александр. Второе, что сделал Соболевский, было куда более ощутимым ударом по градоначальнику. Олигарх, выражаясь языком протоколов, вступил в сговор с правительством области, купил территорию заброшенного аэродрома МВД, расположенного в близком пригороде, — и вперед с песнями! Гостиницы, бары, рестораны, магазины — все, что выстроено вокруг автодрома, приносит доход не городу, а области!
Разве ж можно такое стерпеть? Вот почему так истово интересуется градоначальник расследованием гибели Калаша! Так что от предложенной следствию помощи придется отказаться (он, Александр, собственно, и не собирался ее принимать), а то ведь за помощью обычно следуют «отеческие наставления», как его, это следствие, вести…
В общем, Александр еще раз мысленно повторил любимую свою фразу: «Бойтесь данайцев, дары приносящих» — и вздохнул: а что делать дальше?
Ну поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Но ведь не «заказывал» же городничий Калашникова, это же абсурд!
Он вспомнил разговор с механиком Тетериным: Егор, дескать, вернулся из Франции не в себе. И что там все же за история была с поножовщиной? Может, это действия «международной околоспортивной мафии» — как предположил в своем заявлении Соболевский? Но им-то легче было бы убрать Калаша за границей.
Эх, съездить бы туда да пообщаться и с Берцуллони и с другими членами команды…
И неожиданно зазвонил телефон.
— Александр? — услышал Турецкий глуховатый голос друга и начальника.
— Да, Костя. Приветствую.
— Что делаешь?
— Груши околачиваю…
— А серьезно?
— Вообще-то у меня нынче выходной, это так, к слову.
— На кровати, что ли, валяешься?
— Допустим. Просто тот ворох газет, что я прорабатываю весь день не покладая рук, больше нигде не помещается. И потом, это моя кровать… Я вообще имею право на частную жизнь?
— Что пишут? — не среагировал на вопрос Меркулов.
Турецкий начал излагать.
— … В общем, история со строительством трассы мне, пожалуй, понятна. Но к гибели Калашникова ее пришить трудно. Это другая история, битва двух, так сказать, титанов.
— Мне не истории нужны. А результаты! Опять генеральный звонил. Несмотря что воскресенье.
— Понятно: он — тебе, ты — мне. Я у тебя крайняя обезьяна. Но если ни к чему не прикопаться, что делать? Все документы: акты экспертиз, протоколы — все говорит за несчастный случай. Правда, у команды есть ощущение, что Калашников вернулся из Франции как бы не в себе. Ну так это эмоции — их к делу не пришьешь. А вообще, было бы полезно смотаться во Францию, вот там действительно была какая-то история, связанная с Егором! Да кто туда пошлет?!
— Ишь размечтался!
— Раз уж сунул мне вместо дела пустышку, могу я хоть помечтать? Оно не вредно.
— Ну-ну. Давай помечтаем. А кого послать-то? — Меркулов явно был в благодушном настроении.
— Как — кого? Того, кому поручено это расследование дурацкое. То есть гордости и славе Генпрокуратуры Александру Борисовичу Турецкому.
Костя рассмеялся:
— А у тебя загранпаспорт в порядке?
