горячность убеждений, что рабочий может добиться большего, чем монархия. Эпизоды Гражданской Войны, когда мужчины и женщины даже во время больших испытаний вели себя достаточно храбро, чтобы напоминать нам о лучшем, что есть в нас. День Д в Лондоне, когда Уайтхолл [68] был наполнен разрывающими сердце радостью… и горем.
Этан еще раз вздохнул.
— Бессмертие дает возможность наблюдать за развитием истории. За людскими триумфами и безжалостностью. Нести вес этих знаний — одновременно как высокая цена, так и бесценный подарок.
Он немного развернулся и, подперев кулаком подбородок, посмотрев вниз на меня.
— Теперь, когда мы прошлись по моей жизни, Страж, какова моя награда?
Я подняла коробку, чтобы он мог увидеть, и по полной наслаждалась его обескураженным видом.
— Ты шутишь.
— Я никогда не шучу Мэллокейками. Сядь прямо.
Он и дальше смотрел с подозрением, однако сделал, как я просила, переместившись в конец скамейки, чтобы освободить мне место рядом с ним. Но мне было хорошо и на земле. Так между нами оставалось пространство, и любое взаимодействие было бы случайным. Это позволило мне притворяться, что эмоциональные границы, которые я установила между нами, всё еще целы и прочны…даже, несмотря на то, что я сидела на земле, расспрашивала о его жизни и приготовилась накормить его бисквитными пирожными с кремом.
Но если отказ себе в чем-то только мне же на пользу, значит, буду оказывать.
Сняв с коробки бумажную ленту, я достала два обернутых в целлофан пирожного. Протянув одно ему, я отставила коробку, бережно держа в руках своё.
— Смотри на это восхитительное сочетание бисквита и крема.
Этана не впечатлило сахарное поленце, которое я ему дала.
— Да ладно, Страж.
— Доверься мне. Ты не пожалеешь, — я открыла свою упаковку и показала пирожное.
— Итак, существует несколько способов, как лучше есть Мэллокейк.
Наконец-то, намек на улыбку.
— И какие же?
— Наша любимая волшебница, Мэллори Кармайкл предпочитает полностью обмакивать их в молоко. Не плохой вариант, но мне кажется, пропитываясь, они, в итоге, превращаются в почти размокший хлеб.
— С тобой только и делаешь, что удивляешься.
— И поэтому для меня подходящий метод «рыбы-хлеба». Смотри, — сказала я, затем сложила пирожное вдвое и показала два шоколадных куска. — Я так сложила много пирожных!
— Ты знаешь, что у тебя большая склонность к глупостям?
— Это одно из моих лучших качеств, — сказала я, кусая пирожное.
И если шоколадный бисквит — сам по себе наркотик, то аромат почти мгновенно успокаивал кровь.
Этан попробовал своё пирожное.
— Не плохо, Страж.
— Во мне немало недостатков, — признала я. — Но вкус к еде к ним не относится.
С минуту мы просто молча ели в саду.
— Однажды я сказал тебе, что ты — моя слабость, — нарушил тишину он. — Но и моя сила. Я сказал эти слова, прежде чем обманул твое доверие. Теперь я это понял и очень жалею, — Этан выдержал паузу. — Что мне сделать, чтобы убедить тебя дать мне еще один шанс?
Он говорил не просто шепотом: в голосе слышалось такое сильное чувство, что мне пришлось отвернуться. Глаза застлали слезы. Прозвучал закономерный вопрос, однако тот, на который у меня не было простого ответа. Что потребуется, чтобы я снова начала верить Этану? Поверила, что он выбрал меня, что бы ни случилось, и, несмотря на политику?
— Не уверена, что ты сможешь как-то меня убедить. Я слишком быстро учусь.
— А я, значит, научил тебя, что предам при любой удобной возможности?
В этот раз я посмотрела ему в глаза.
— Ты научил меня, что ты всегда будешь беспокоиться о следующем шаге и о приличиях, о стратегии и союзах. Ты преподал мне урок, что я никогда не могу быть уверена, что ты действительно хочешь меня, потому что я это я, а не просто потому, чтобы скоротать со мной жизнь, или потому, что я была под рукой. Ты научился меня, что я никогда не могу знать наверняка, что ты не передумаешь, когда тебе нужно лишь что-то прекратить для получения стратегическое преимущества.
Улыбка Этана померкла. Он впервые столкнулся с вероятностью, что его действия не принесут результатов.
— Ты считаешь, я не могу измениться?
Я смягчила тон.
— Я не думаю, что отношения того стоят, если мне приходится просить тебя измениться. А ты?
Он отвернулся и измученно вздохнул.
— Похоже, мне не выиграть эту битву.
— Любовь не должна быть битвой.
— И всё же, если она не стоит борьбы, тогда в чем смысл?
Между нами повисла продолжительная тишина. Даже сверчки начали стрекотать.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать о Джонахе?
Я почти подпрыгнула от вопроса. Сердце внезапно ударилось с глухим стуком от страха, что мой секрет раскрыт.
— Нет, — ответила я. — А почему ты спросил?
— Кажется, он проявляет к тебе интерес. Вы близко знакомы?
Слава Богу, у меня была заготовлена хотя бы какая-то часть ответа.
— Мы разговаривали у Бара Темпл в ночь драки.
Чистая правда.
— Что-то еще? — в его взгляде читалось подозрение.
Этан следил за выражением моего лица, будто пытался оценить степень моей искренности.
— Нет.
— Не лги мне, Мерит.
— Ты просишь меня не лгать тебе потому, что мы друзья, потому, что мы были любовниками или потому, что я вампир твоего Дома?
Его глаза расширились.
— Я ожидаю от тебя честности по всем трем причинам.
— То, что ты ожидаешь от меня преданности и то, что я обязана быть тебе преданна — не совсем одно и то же.
Теперь его глаза сузились.
— Что происходит? Что ты мне не сказала?
— Всё, что смогла рассказать прямо сейчас.
Так-то. Может я и не рассказала ему о Красной Гвардии, об их приглашения и о роли Джонаха в организации, но я только что признала, что не была с ним честна, что я что-то утаивала.
Он заморгал от потрясения.
— У тебя есть сведения, которые ты мне не расскажешь?
— Не мне делиться этими сведениями, — пояснила я. — Данные принадлежат другим лицам. Я узнала их совершенно случайно и не хочу оказывать медвежью услугу, решив поделиться чужой информацией. Тем более, раз они решили молчать.
Судя по его взгляду, Этан думал. Оценивал. Спустя минуту он кивнул.
— Значит, будет так, — сказал он.
Пусть его капитуляция была моей победой как Стража, я все еще чувствовала, будто потеряла что-то, разорвала какую-то личную связь. Своё положение Стража Дома я поставила превыше нашей дружбы и его
