Вокруг нее клубился сиреневый пар. Она погрузилась под воду с головой. А в воображении крутился образ вечера в блеске цветного кино 50-х годов. И красавцы, красавцы!.. Дамы в фисташковых платьях выплывают из шумного бального зала на обрамленный оранжевыми цветами балкон подышать прохладным воздухом… Через несколько мгновений на балконе появляется чертовски привлекательный мужчина, и нас ждут нежные прикосновения или признания в любви… Как бы то ни было, в кино лучше, чем в реальной жизни, подумала Эми, резко поднявшись из пены и залив весь пол водой.
Вечеринка в бывшей частной усадьбе Холланд-Парк, в доме редакторши известного журнала, изобиловала шампанским и креветками. Хозяйка мечтала, чтобы весь мир узнал о ее эксклюзивных диванах и великолепных колоннах, поэтому была очень рада всем гостям, которые имели хоть какое-то отношение к миру средств массовой информации. Даже Эми, которая работала всего лишь ассистенткой, но которую наверняка глубоко впечатлит внутренняя отделка ее дома. Она также слыла самой последней стервой во всем Лондоне и законченной истеричкой.
— Мы зовем ее Дэгенхэм, потому что это в одной остановке от Баркинга [4], — с гордостью сообщил Эми один из состоящих на службе у хозяйки дома журналистов, хихикая при этом так, словно только что показал язык своей школьной учительнице. Он вкратце прошелся по всем собравшимся корифеям.
— Представь, большинство из этих ничтожеств работает на дневном телевидении! Наверняка сосланы туда за какие-нибудь грешки, совершенные на Вечернем Независимом Телевидении!
Эми являла собой образец полнейшего безразличия, когда ей представляли всех этих мужчин в свитерах и наклюкавшихся женщин. Она мужественно терпела острую боль унижения, когда, обращаясь к ней, они одним глазом высматривали в зале кого-нибудь поинтереснее или побогаче.
Люсинда всегда была твердо убеждена в собственной самодостаточности и уверенно вела себя в обществе. Она получала удовольствие от разговора, свободно общалась с людьми, очаровывала и льстила им безо всяких усилий. А иначе зачем вообще эти вечеринки? Эми же принадлежала к той категории людей, которые предпочитают держаться за подружку как за неизменное спасательное средство в тупиковых ситуациях или трудных разговорах.
Итак, Люсинда захлебывалась от смеха возле камина в компании дизайнеров штор, а Эми стояла в одиночестве. К ее стыду, но также и облегчению, ее заметил бойфренд Люсинды.
— Если я правильно понимаю, ты — Эми? Я о тебе наслышан. Бенджи, парень Люсинды, — он протянул руку.
— Да, я — Эми, приятно познакомиться.
Бенджи был очень привлекательным мужчиной с иссиня-черными волосами и раскосыми синими глазами, стройный и производящий впечатление слегка потрепанного жизнью человека. Современный типаж. Люсинда разглядела его потенциал за три года до того, как он стал вдохновением для законодателей мод.
— Чем занимаешься? — спросила Эми, которой давно было известно, что он — сценарист.
— О, я пишу сценарии, сейчас в основном для документальных фильмов. А еще работаю над собственным проектом — фильмами о тайных русских романах. — Он застенчиво улыбнулся, осознавая претенциозность сказанного. — А как тебе работа в «Вог»?
— То взлеты, то падения. Я немало слез пролила в туалете, но в целом работа интересная. А Люсинда вообще просто сногсшибательна. — Эми пыталась не поморщиться, глотая устрицу.
— Да, у нее бывают озарения, — он погрузился в размышления о своей второй половине, бросая на нее влюбленные взгляды.
Эми с завистью наблюдала за этой картиной. «Почему мужчины на меня так не смотрят?» — сокрушалась она. К ним подошел какой-то продюсер и втянул Бенджи в разговор о киноиндустрии. Эми снова оказалась на периферии. Ей ничего не оставалось, кроме как улыбаться по сигналу и следить за происходящим в зале.
В нескольких метрах от нее топала ногами по великолепному паркету хозяйка дома, визгливым голосом высказывал неодобрение в адрес каких-то второстепенных членов королевской семьи (они, очевидно, не ответили на ее приглашение), после чего, раскачивая бедрами, направилась к единственному в зале красавцу. Эми сразу же узнала в нем восходящую и недавно разведенную молодую звезду. «Трудно поддерживать отношения, когда я занята на съемках в Лос-Анджелесе, а он играет в лондонских театрах», — заявила его бывшая жена-актриса в интервью для какого-то глянцевого журнала… Она не могла вспомнить его имя. Сэт? Гас? Тюдор? Нет, но точно какое-то нелепое. Он был необыкновенно красив. Эми внезапно узнала в нем мистера Рочестера, и ее сердце было разбито.
«Да забудь ты эту занудную простушку Джейн Эйр, — порывалась она крикнуть. — Я здесь, и мне, честно говоря, наплевать на изворотливую стерву, которая сейчас к тебе ластится».
Он был олицетворением мужчины ее мечты — замкнутый и чувственный одновременно. Редакторша превратилась в адское смешение сладострастия с напористостью объездчицы диких жеребцов, а он держался с прохладцей, но галантно.
Эми почувствовала, как на нее накатывает волна злости и отчаяния. Что она здесь вообще делает? Какое удовольствие в том, что живешь гламурной жизнью в качестве наблюдателя, переживая чужие радости? Она хотела принадлежать к этому обществу, но знала, что далека от того, чтобы стать объектом для сплетен в газетах и журналах, уж не говоря о том, чтобы попасть на обложку журнала «Харперз» (где Актер, естественно, не раз успел покрасоваться). У нее воронкообразные ноги, менеджер банка устроил ей вендетту. И она еще не пролезла в глубь мира моды, где грациозные душки-модельеры посылали бы ей воздушные поцелуи и умоляли надеть именно их вельветовые бриджи для верховой езды… Боже, одно расстройство!
Итак, комнатный цветочек по имени Эми цвела вовсю: ее усики карабкались вверх по желтовато- коричневой ковровой обивке стен, а листики намертво прилипли к бокалу с коктейлем из шампанского с апельсиновым соком. Эмиус Лианиус.
Все стародавние комплексы и страхи разом выползли из-под ее новообретенного гламурного фасада. Она стояла, как когда-то в подростковом возрасте, пошире расставив ноги и слегка согнув их в коленях, чтобы казаться меньше ростом и меньше выделяться из толпы. В ее воображении прическа повисла свалявшимися нитями, а крошечные кружевные трусики, которые были на ней, трансформировались в темно-бордовые нейлоновые семейные трусы…
Из своего убежища за кадкой с лимонным деревом она попыталась завязать беседу с очкастым ведущим рубрики в журнале (плохое зрение было настоящим благословением: он не видел всего ее безобразия), но не смогла найти более увлекательной темы для разговора, чем салат из сырых овощей. Ох уж эти овощи, ради всего святого!
После того, как уже третий самаритянин (из тех великодушных типов, которые не могут равнодушно смотреть, как кто-нибудь в одиночестве жадно запихивает в рот листья и веточки в попытке сделать вид, что чем-то занят) попытался спасти ее общественную репутацию, но бежал, потерпев полное поражение, она решила пойти домой. Так будет лучше для всех.
— Не грусти, все будет расти, — это фотограф.
На нее нахлынули воспоминания о чудесном лете в обнимку с книгой Анаис Нин. Церемонии открытия художественных галерей и уроки обращения с объективом. Холодные «мартини» в душных барах и не слишком частые, к ее разочарованию, телефонные звонки. В панике Эми посмотрела на свои ноги, чтобы убедиться: на ней действительно ее красные вельветовые брюки или коричневые дырявые гетры, которые нарисовало ее больное воображение?!
— Тоби, господи, здравствуй, что…
Он нежно поцеловал ее в губы и улыбнулся:
— Рад видеть тебя, Эмес.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она, лихорадочно ища способ незаметно накрасить губы. В отсутствие альтернативы она решила их облизать.
— Я новый любимчик Дэгенхэм. Мне приходится посещать все ее вечеринки в образе эдакого пижона, представителя богемы, нео-Бейли. Она возомнила себя супермоделью, хоть ей и на двадцать лет больше, чем надо.
