плеер.
— Фигу! — возмутился Петя.
— Как тебе не стыдно? Мелочишься, когда счастье родителей поставлено на карту! Не перебивай меня! Если у детей каждый год кризис, — рассуждала Настя, — то, может, он и в дальнейшем, у взрослых, сохраняется…
— Ага! — подтвердил Петя. — Я слышал, что у шизиков каждую весну и осень обострение. А почему мы раньше у папы ничего такого не замечали?
— Мама тоже не в порядке. Нормальный человек будет такую прическу делать или брови уродовать?
Настя напрочь забыла, что сама толкала маму на обновление внешнего вида.
— Давай им врача вызовем? — предложил Петя. — У Кольки Панова отец в сумасшедшем доме работает.
— Это крайний вариант. Надо попытаться обойтись своими силами.
— Хочешь вместо плеера скейтборд, но двести пятьдесят?
— Зачем мне скейтборд в зиму? Неблагородно, Петя, экономить на родителях! Надо составить план.
Они давились капустными шницелями, морковными котлетами, свиными отбивными.
Больше не лезет! Они знали, кому мама относит объедки. Движимые любовью к родителям, подчистили холодильник — сыр и колбасу, творог и сметану, будто сами съели, вытащили.
Петя стоял на лестничной клетке, наблюдал через открытую дверь свою квартиру, как бы мама не вышла. Настя собачнице с первого этажа провизию выгружала: это вашим питомцам!
Утром Лена, конечно, одумалась. Детей проклинать никуда не годится. Они, бедняжки, на нервной почве всю ночь кушали.
— Вы помните, что я вчера говорила? — спросила Лена за скромным завтраком, состоящим из одних яиц. — Все забудьте! Ваша задача учиться, учиться и еще раз учиться, как говорил…
— Папа? — подсказал сын.
— И папа тоже! — заверила Лена.
«ГЛАВНЕНЬКОЕ»
Лене позвонил Родион, вежливо спросил, не может ли она уделить ему час времени. Лена ответила согласием и, пока Родион ехал, готовила речь в защиту любимой подруги. Куда ни глянь — в каждой семье неприятности. Вот и до Аллы с Родионом докатилось. Мужики, конечно, во всем жен обвиняют. Какие претензии Родион может выставить к Алле?
«Те самые, что и я к ней! — с ужасом поняла Лена. — Нет, так не годится! Алла удивительный человек! Верный и самоотверженный.
Надо привести примеры. Она в детстве три дня рыдала, когда ее кошка сдохла. Она вечно забывала взять в школу ручки, но всегда делилась завтраками…»
Родион не собирался обсуждать с Леной свою семейную жизнь. Он вез ей для прочтения и оценки литературный плод тяжких усилий.
В шестилетнем возрасте, едва выучив буквы и научившись понимать слова, Родион уже мечтал быть писателем. С детства он старался запомнить впечатления, чтобы потом их отразить на бумаге, он неутомимо читал великих, полувеликих и макулатурщиков, чтобы набраться мастерства. В юности Родион сочинял стихи, подражательные текущему кумиру, и печальные рассказы про думы телеграфного столба или судьбу заброшенного ботинка. Телеграфный столб, у которого поднимали лапу собачки, целовались влюбленные и спали пьяные, становился мудрым философом-созерцателем. Старый ботинок оказывался терпеливым вместилищем человеческих эмоций, потому что в зависимости от настроения хозяин по- разному нажимал на каблук, шаркал или почти летел по воздуху.
Родион готовился к поприщу, к тому, что Юрий Поляков в «Козленке…» точно назвал «главненьким».
Родион окончил факультет журналистики и, хотя его приглашали в достойные газеты, остался на вольных хлебах. То есть на жизнь зарабатывал статьями в нескольких изданиях, где числился внештатником, и корпел над «главненьким». Заметки, очерки, корреспонденции он писал легко и свободно, мук журналистского творчества не знал. Но стоило ему уговорить себя сесть за «главненькое», как начинались нешуточные страдания. Мысль, при обдумывании казавшаяся пародоксально великой, на бумаге становилась избитой и банальной. Словесная упаковка мысли — рожденные в тяжких корчах образы, сравнения, метафоры — оказывалась вычурной и беспомощной. В каждом предложении, долго смакуемом в уме, виделись стилистические ошибки. Слова переставали слушаться, отказывались семантически сочетаться друг с другом, враждовали с автором. Не говоря уже о фонетике! Какая-нибудь нарочитая аллитерация на кувырковое «пр» — приблизился, прыгнул, пролетел — выглядела безграмотностью графомана.
Под псевдонимом Тит Колодезный Родион мог за три месяца написать детектив. Он брал в соавторы Аллу, хотя жена не делала тексты лучше, сам бы он занятнее изобразил. Но так сохранялась идея халтурки, писания левой ногой, а не серьезного творения. Когда работал над детективами, точно открывал водопроводный кран, из которого лилось быстро и весело. Садился за «главненькое» — и пробирался по миллиметру в диких джунглях, потный и злой на собственное бессилие.
Возможно, истомившись за долгие годы от проклятого «главненького», Родион и бросил бы его к чертовой бабушке, но великого произведения с терпеливым энтузиазмом ждала Алла. Она готовилась и как жена гения, которая поедет в Стокгольм разделить с мужем триумф Нобелевской премии, и как литературный критик, перелопативший литературоведческие горы и во всеоружии готовый дать отпор хулителям. Терзания Родиона только укрепляли Аллу в мысли о его великом таланте.
Оформив, наконец, еще не «главненькое», а подступы к нему, Родион не показал текст жене, а повез его Лене Соболевой. Дело было в том, что своей сверхзадачей Родион считал слияние несоединимого: массового сознания и подлинной литературы. Чего греха таить, в глубине души он мечтал стать мессией, которому удастся путем словесных инъекций вылечить народ от ментального прозябания и поднять на высокую философскую ступень парения духа. Лена Соболева и была тот самый народ. Не примитивно черноземный, а с хорошими задатками. Однажды она поразила Родиона, сказав о гиганте русской литературы:
— Лев Толстой очень гениальный писатель. Но вот Наташа Ростова… Я специально перечитала, когда выросла. Ну не совсем точно пишет! Он думает, как думает мужчина, как должна думать молоденькая девушка…
Сформулировать, в чем именно заблуждался классик, Лена не могла, но попросила Родиона не передавать ничего Насте. Все-таки Лев Толстой плохому девушку не научит!
Когда Родион протянул Лене рукопись: «Я тут начирикал несколько страниц. Прочитаешь? Хотелось бы знать твое мнение», — она растерялась. Значит, обсуждать достоинства и недостатки Аллы не будут? На всякий случай уточнила:
— Как моя любимая подруга?
— Жива, здорова, чего и вам желает. Это так, — Родион небрежно показал пальцем на рукопись, — ничего серьезного, наброски.
По его притворному тону Лена безошибочно поняла, что ей вручили «главненькое». За что? Почему ей?
Дядей Родионом завладела Настя, которая страшно гордилась знакомством с Титом Колодезным, выпытывала у него хлесткие оценки творчества писателей прошлого и настоящего, для памяти записывала в дневник, а потом щеголяла в разговорах с приятелями и даже вставляла в школьные сочинения, чем приводила в ужас учителя литературы.
Настя и Родион отправились пить чай на кухне, а Лена пошла в комнату, села за стол, включила настольную лампу и пересчитала страницы. Десять! Лена тяжело вздохнула — вот оказия! Ни заголовка, ни абзацев, даже первая красная строка отсутствует, без диалогов — ни одной передышки! Только плотные ряды слов — как упорядоченные и припечатанные тяжелым катком насекомые, длинные и короткие.
Чтобы не сбиться, Лена водила по строчкам пальцем:
