Одна нить в грубой серой ткани загорелась ярким золотом. Макс ойкнул и отскочил. Горящая нить, тонкая, как паутинка, завибрировала, как струна арфы. Нота отдалась эхом по всей галерее и утихла. Макс оглянулся на дверной проем: посетители все так же ходили мимо и будто не замечали ни крошечной галереи, ни его самого, ни странного гобелена.
Ожили новые нити. Одни вспыхивали и затухали, другие сплетались в узор из серебра, зелени и золота. Макс словно стер пыль с неизвестного древнего инструмента, и тот заиграл забытую песню. Мелодия постепенно усложнялась. Наконец проснулась и запела последняя нить, и Макс вскрикнул. У него заболело что — то внутри — не так, как колет в боку от быстрого бега, а сильнее и глубже.
Сколько Макс себя помнил, столько ощущал в себе чье — то присутствие. Что — то в нем сидело, огромное, дикое и страшное. Всю жизнь Макс боролся, держал это «что — то» в себе. От напряжения у него часто болела голова, иногда по нескольку дней. Сейчас эта сущность вырвалась на свободу, и Макс понял, что головных болей больше не будет. Сущность медленно заскользила, зазвучала где — то глубоко внутри, взбудоражила ил на дне сознания.
Боль утихла, и Макс глубоко вздохнул. По его лицу теплыми ручейками побежали слезы. Он провел пальцами по тканой поверхности гобелена.
Цветное пламя сплелось в золотистый орнамент, а тот образовал три сияющих непонятных слова:
TAIN BO CUAILNGE
Под этой надписью, прямо посредине, было выткано красивое изображение пасущегося быка, окруженного дюжиной спящих воинов. Справа шло войско; в небе парили три черные птицы. На все это с холма смотрел высокий мужчина с копьем в руке.
Макс рассматривал весь гобелен, но его взгляд то и дело возвращался к темной фигуре на холме. Тут картинки вздрогнули и заплясали в мерцающих жарких волнах. Мелодия переросла в хаос, а свет стал таким горячим и ярким, что Макс испугался, не загорится ли музей.
— Макс! Макс Макдэниелс!
И снова стало темно. Гобелен все так же висел на стене — тусклый, пыльный и неподвижный. Макс растерянно попятился и перелез через бархатный шнур обратно в оружейную галерею.
Еще издали он увидел рядом с двумя охранниками массивную фигуру отца и позвал его. Услышав голос сына, мистер Макдэниелс бросился к нему.
— О, слава богу! Слава богу! — Мистер Макдэниелс утер слезы и чуть не задушил Макса в складках плаща. — Макс, ты где пропадал? Я искал тебя два часа!
— Извини, папа… — озадаченно проговорил Макс. — Все нормально. Я просто зашел в другую галерею, минут на двадцать.
— Ты о чем? Какая еще другая галерея? — Голос Макдэниелса дрогнул; отец заглянул Максу за плечо.
— Которая на ремонте. — Макс повернулся, чтобы указать на табличку. И замолчал. Открыл рот, потом снова закрыл. Не было ни проема, ни вывески, ни шнура.
Мистер Макдэниелс крепко пожал руки охранникам, а когда те отошли, присел перед Максом и испытующе всмотрелся в него опухшими глазами.
— Макс, не обманывай меня. Где ты был последние два часа?
Макс глубоко вдохнул.
— В соседней галерее. Папа, честно, я думал, что я недолго.
— Где она? — Мистер Макдэниелс развернул карту музея.
Максу стало дурно: комнаты с гобеленом на карте не было.
— Макс… Я задам тебе этот вопрос только один раз. Ты мне врешь?
Макс уставился на свои ботинки. Потом поднял глаза на отца и услышал собственный голос, тихий и дрожащий.
— Нет, папа. Не вру.
Не успел он договорить, как отец схватил его за руку и потащил к выходу. Несколько девчонок Максова возраста захихикали. Макс спустился по ступенькам, шаркая ногами и понурившись.
По дороге на вокзал мистер Макдэниелс яростно шуршал рекламными проспектами и молчал. Макс заметил что часть проспектов перевернута вверх ногами. Такси остановилось. Снова лил дождь.
— Ничего не забудь, — вздохнул мистер Макдэниелс и вышел с другой стороны. Его голос прозвучал грустно и устало. Макс решил не говорить, что еще и потерял альбом.
В купе оба тяжело опустились на мягкие сиденья. Мистер Макдэниелс отдал свой билет кондуктору, откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Кондуктор повернулся к Максу:
— Ваш билетик.
— Да, сейчас, — рассеянно пробормотал Макс, сунул руку в карман, но вытащил не билет, а небольшой конверт. На конверте было четко написано его имя.
Ничего не понимая, Макс нашарил билет во втором кармане и вручил кондуктору. Потом, покосившись на спящего отца, рассмотрел конверт внимательнее. Он был цвета сливочного масла, с красиво закругленными уголками. На другой стороне была надпись изящным почерком:
Отец тяжело засопел. Макс достал письмо.
Макс перечитал письмо несколько раз и снова запихнул в карман. Он ужасно устал, а главное, не представлял, как письмо могло у него оказаться, что такое «потенциаль» и какое это имеет к нему отношение. Правда, он догадывался, что письмо как — то связано с тайным гобеленом и непонятной внутренней сущностью, которая только что вырвалась на свободу. Макс посмотрел в окно. На западе столбы солнечного света гнались за хвостатыми тучами. Совсем измученный, Макс прислонился к отцу и погрузился в сон, крепко стиснув в пальцах таинственный конверт.
~ 2 ~
Три тихих стука в дверь
На следующее утро Макс, зевая, наблюдал, как отец бросает в дорожную сумку запасную пару носков и застегивает молнию. Вдруг отец хмыкнул, отложил сумку и тяжело спустился по лестнице, а через минуту вернулся с охапкой телекабелей и пультом от видеоприставки.
— Я тебе, конечно, доверяю…
Он засунул провода в сумку.
— И что мне весь день делать? — проныл Макс.
— Домашний арест — наказание, — буркнул отец. — Ты ж, вон, зеваешь. Спи хоть до вечера.
Макс признался сам себе, что идея неплохая. Он не спал почти всю ночь, только смотрел в окно. Ему не давала заснуть мысль о том, что у человека с мертвым глазом есть его имя и адрес и что он может
