как палочки, ножках. Симона проводила много времени, наблюдая за жеребенком и следя за кормлениями. Это помогало отвлекаться от мыслей об Аристе Бруно и его невыносимом поведении. Но она стала раздражительной, и у нее пропал аппетит, а утренние скачки стали еще более безрассудными.
Как-то вечером Симона спустилась к ужину и нашла в салоне одного Алекса. Он тут же сказал шепотом:
— У Чичеро новости.
— Какие?
— Они достигли земли обетованной, — радостно сообщил он, в его глазах плясали веселые искорки.
— Канады? — выдохнула Симона.
Алекс утвердительно кивнул.
— Как Чичеро удалось это? — благоговейно прошептала Симона.
— Он сказал, что нам лучше не знать.
В комнату вошла Орелия, и Симона не посмела сказать: «Я рада». Но она была рада. Она помнила тихий плач Милу в Бельфлере и сияние любви в ее глазах, когда она говорила о своем муже, Симона чувствовала вызывающую радость от того, что рискнула помочь им. И она была благодарна, что все закончилось и больше не надо беспокоиться, что раскроется ее противозаконная деятельность. Но она понимала, что Чичеро обязательно появится в «Колдовстве» снова, хотя бы для того, чтобы лично рассказать ей о спасении Милу.
В комнату вошел отец и налил себе виски. Со стаканом в руке он испытующе посмотрел на Симону и сказал:
— Алекс говорил тебе, что месье де Ларж умер прошлой ночью?
— Нет, папа.
— Это благо. Он уже неделю находился в коме.
— Я… я не слышала.
И никаких вестей не было от Ариста Бруно. Она почувствовала вспышку вины, подумав, что Чичеро, должно быть, отправил Милу на Север на одном из его пароходов.
За ужином говорили только о месье де Ларже и его вдове, интересовавшей весь город.
— Говорят, что месье Бруно занимается похоронами, — сказал Джеф. — Совершенно очевидно, что мадам всецело полагается на него.
— Это понятно, — сказал Алекс. — Месье де Ларж назначил месье Бруно своим душеприказчиком.
Он посмотрел на Симону, она безразлично пожала плечами, но ее смутное чувство вины исчезло. Она теперь просто радовалась, что Милу вне его досягаемости. Арист может жениться на своей мадам де Ларж.
— Безусловно, бедный старик знал об этой связи, — заметила Мелодия.
— И закрывал на нее глаза, — ответил Джеф.
Мелодия посмотрела на дочь:
— Месье Бруно так и не вернулся купить лошадь?
— Я отказалась продать ему.
Алекс удивленно поднял брови, и Симоне пришлось пояснить:
— Ну, вы же видели, как он обращался со своим конем! Я никогда бы не продала одну из своих арабских лошадей такому наезднику!
Отец рассмеялся:
— Так ты не разбогатеешь, дорогая.
Симона слушала дальнейшие разговоры, кипя от противоречивых чувств. Она не видела Ариста и не получала от него известий после того, как приказала ему покинуть Беллемонт, возмутившись его интимными замечаниями. Но как она ни старалась забыть, память о его сладостном поцелуе оставалась свежей, вызывая фантастические сны, а его высокомерное обещание вернуться заставляло ее нервничать в нетерпеливом ожидании.
Теперь Симона знала, где Арист пропадал все время. «Так было с самого начала, и мне следовало помнить об этом», — сердито говорила она себе, испытывая глубокое удовлетворение от мысли, что его бывшая рабыня бежала на одном из его кораблей. Поделом ему!
Два дня спустя она отправилась с Алексом и Орелией на бал, посвященный дню рождения ее школьной подруги из монастыря. Делиб теперь была женой дерзкого янки, называвшего ее «конфетка», матерью троих детей и хозяйкой прекрасного дома. Обняв подругу и пожелав ей счастья и здоровья в следующем двадцать третьем году ее жизни, Симона повернулась и увидела улыбающегося ей Ариста Бруно.
К ее неудовольствию, у нее перехватило дыхание, а пульс участился. Как всегда, он казался больше чем сама жизнь излучающим мужскую силу и пьяняще самоуверенным. Но сегодня она знала что-то, о чем не подозревал он, и это наполняло ее пьянящим чувством победы.
— Добрый вечер, мадемуазель Симона. — Блеск его глаз подзадоривал ее вспомнить их последнюю встречу. — Вы восхитительны сегодня.
На Симоне было платье сливового цвета со сборчатыми лентами, украшающими декольте, кружевная оборка на плечах служила короткими рукавами. Ханна разделила ее черные волосы прямым пробором и уложила локонами над ушами.
— Вы льстец.
У нее голова кружилась от торжества. Беглая рабыня, которую он не хотел продавать, — в Канаде, возможно, уже замужем за отцом своего ребенка. Это стоило отпраздновать! Ночь звенела обещаниями.
— Вы окажете мне честь? — Его глаза сверкали вызовом. Она знала, что он подстрекает ее, явно ожидая ледяного отказа.
— Почему нет? — сказала Симона и маняще улыбнулась, наслаждаясь его изумлением.
Веранда, на которой они стояли, освещалась декоративными бумажными фонариками со свечами и неровной луной, поблескивавшей сквозь верхушки деревьев сада. Еще больше света струилось из открытых высоких окон бального зала. Музыка смешивалась с хором древесных лягушек, обычным музыкальным сопровождением теплой луизианской ночи.
Симона приблизилась к нему, и они закружились в вальсе по веранде. Волшебный танец! Их ноги двигались синхронно, и сила его рук, ведущих ее в танце, доставляла наслаждение.
Симона невинно спросила:
— Вы так и не нашли свою сбежавшую горничную?
— Нет, — ответил он с легким удивлением. — Почему вы спрашиваете?
— Это странно, не правда ли? — Она взглянула на него снизу вверх, пробежала языком по верхней губе и увидела моментальную чувственную реакцию в его глазах. Он явно был заинтригован ее поведением, и ее это восхищало. — Я с сожалением услышала о смерти вашего друга месье де Ларжа. Как поживает мадам де Ларж?
— Она хорошо держится, — ответил Арист. — Месье назначил меня своим душеприказчиком, и это занимает очень много времени.
— Так поэтому вы не вернулись на состязание со мной? — прошептала Симона, опуская ресницы.
Она почувствовала, как его рука чуть крепче сжала ее талию.
— Я вернусь, — пообещал он, кружа ее. — Я собираюсь доказать вам, что мой конь быстрее любого из ваших арабских скакунов и ни одна женщина не может сравниться со мной в искусстве верховой езды.
— Неужели? — поддразнила Симона. — Потеря оленя все еще мучает вас? Я не знала, что ваше самолюбие так уязвимо, месье.
— Это дело мужской чести, мадемуазель, — сказал Арист с улыбкой. — Я не думаю, что женщина может это понять.
Но когда она посмотрела ему в глаза, их выражение ошеломило ее. В них было что-то, вызвавшее воспоминание о том мгновении в конюшне, когда они испытали общее чувство, соединившее их в странно
