помещения для варки сахара с торчащей в небо трубой.
На парадной галерее для прощания с гостями выстроились слуги. На таком расстоянии Симона не смогла различить девушку, удивившую ее своим плачем. Она чувствовала облегчение от расставания с хозяином Бельфлера, но не могла освободиться от своих мыслей.
Когда Бельфлер превратился в отдаленную белую крапинку на зеленом берегу, она присоединилась к своей семье. Ее мать и отец, Тони и Робер сидели в салоне за столом с кофе и более крепкими напитками, увлеченные обсуждением недавнего приема с группой друзей. Они все еще были заняты своей беседой, когда корабль подошел к пристани, вспенивая воду. Рядом с новой железнодорожной станцией ожидали экипажи. Пока кучера и грумы Арчеров и Робишо привязывали сундуки с одеждой на крышах экипажей, семья прощалась.
— Вы заедете в Беллемонт на обед? — спросила Мелодия старшую дочь.
Робер ответил за жену:
— Тони не терпится отвезти детей домой. Мы увидимся в следующее воскресенье, как обычно, маман.
Симона обняла детей сестры и села в свой экипаж. За нею последовали родители, а Робишо устроились в своем экипаже. С горничными, сидящими рядом с кучерами, и грумами, и слугами, скачущими на лошадях позади, они присоединились к цепочке экипажей, тянувшихся вдоль ручья Святого Иоанна.
Мелодия повернулась к дочери и пошутила:
— Месье Бруно теперь будет приезжать с визитами, дорогая?
— Этот отвратительный человек? — резко ответила Симона, раздраженная еще больше, потому что именно в этот момент сама раздумывала, будет ли он искать ее, или его обещание увидеться снова — простая вежливость. Было ли его внимание на охоте всего лишь результатом отсутствия мадам де Ларж?
— Могло быть и хуже, — кротко заметил отец.
— Вы забыли, что он не свободен?
— Здоровый мужчина ищет развлечений, дорогая, но брак с жизнерадостной молодой женщиной обычно успокаивает его.
Симона раздраженно фыркнула. Почему всем так досаждает то, что она не замужем? Она отвернулась к окну, и ее родители больше не разговаривали.
Когда экипаж остановился у порога Беллемонта, Симона выскочила первая. Она взбежала по ступенькам к парадным дверям, тут же открытым слугой, с веселым «Доброе утро» пролетела мимо него и поднялась в свою комнату. Симона не стала дожидаться Ханну, появившуюся, когда она уже сняла платье.
— Костюм для верховой езды, — приказала она.
Быстро переодевшись, Симона спустилась по черной лестнице и пошла к конюшне.
В следующие полчаса она счастливо следила, как чистят, кормят и поят ее коня, здоровалась с лошадьми и обещала им всем хорошую пробежку.
Когда корабль, увозивший его гостей, превратился в белое пятнышко на озере, Арист вернулся в дом и взмахом руки отпустил слуг, еще стоявших на галерее. К нему подбежал подросток и передал, что Пикенз ждет его в конторе. Пикенз сидел на углу стола во внешнем кабинете. Он выпрямился, когда вошел Арист. Сапоги надсмотрщика были заляпаны грязью, рубашка покрыта пятнами пота. Он явно не спал в эту ночь.
Арист кивнул Пикензу, чтобы он последовал за ним во внутренний кабинет. Надсмотрщик вошел и закрыл за собой дверь.
— Ну? — спросил Арист.
— Он удрал, — горько ответил Пикенз. — Мы выследили его до берега озера и потеряли след.
— Какая-нибудь из лодок пропала?
— Нет, кто-то приплыл за ним, — Пикенз добавил несколько цветистых ругательств. — Мы проскакали несколько миль вокруг озера в поисках места, где могла причалить лодка, и ничего не нашли.
— Он, вероятно, уже в Новом Орлеане. Я извещу судебного исполнителя и дам объявление в газете, когда буду в городе.
Арист позвонил в колокольчик и, когда вошел бухгалтер, попросил у него книгу регистрации рабов.
— Мартин, не так ли? — Арист просмотрел записи и обнаружил, что отец заплатил за этого африканца полторы тысячи долларов.
— Каким он был работником? — спросил Арист Пикенза.
— Хороший работник, сильный и здоровый. Умный. Слишком умный. Он где-то научился читать. Мне всегда казалось, что он знает грамоту.
— Почему он сбежал?
— Такие всегда бегут. Не стоит учить их, это ни к чему хорошему не приводит.
— С ним раньше были трудности?
— Вините того северного сукина сына, которого вы привезли сюда чинить сахарную мельницу, — с ненавистью сказал надсмотрщик. — Он говорил с ниггерами о свободе. Взбудоражил их всех.
Арист задумчиво смотрел на своего надсмотрщика. Его повар докладывал, что Резаный запирал на засов дверь своей хижины по ночам. Если так, то это единственная запертая дверь на плантации. В прошлом году, после убийства семьи одного рабовладельца в северном приходе, в штате циркулировали слухи о восстаниях рабов. Пикенз тогда говорил, что их всех надо повесить, но более трезвые мнения в органах власти одержали победу.
Совершенно очевидно, что надсмотрщик с тех пор жил в страхе. Шрам придавал ему мрачный вид, явно внушавший рабам дьявольский страх, но отец Ариста считал его ценным работником. И он действительно был хорошим надсмотрщиком. Оставив его на этой должности, Арист смог сосредоточиться на своих усилиях конкурировать с северными транспортными фирмами.
Несмотря на разногласия, Арист уважал отца. Старший Бруно сражался на мексиканской войне. Он был прирожденным командиром. Бессознательно Арист, тоже привыкший с детства командовать слугами, перенял манеры человека, привыкшего ко всеобщему подчинению.
— Это все, Пикенз. Я напишу объявление для новоорлеанских газет.
Когда Пикенз ушел, Арист посидел минуту, думая о квалифицированном механике, которого привез из Цинциннати, чтобы починить сахарную мельницу. Очень плохо, что на Юге так мало опытных механиков, но это объяснимо. Вся промышленность — на Севере. На сельскохозяйственном Юге в основном применяется труд рабов.
Странный парень тот механик. Он недавно эмигрировал из Германии, говорил по-английски с сильным акцентом, временами делавшим его речь совершенно неразборчивой. Арист не удивился, узнав, что парень — аболиционист. Он проявил к рабам необычный интерес, а перед тем, как покинуть Бельфлер, пролепетал безумное предложение купить Милу, юную горничную. «Купить, чтобы освободить ее», — сказал он. Он хотел — Арист думал, что правильно понял его, — жениться на ней! Господи!
Арист пытался заставить его понять, что такой брак — между белым мужчиной и черной женщиной — незаконен. Немец спорил, эмоционально и, в основном, неразборчиво, и Аристу в конце концов пришлось выбросить его с плантации.
Совершенно непонятно в какой связи, но в его мозгу промелькнул образ Симоны Арчер, сидящей на лошади, как юная богиня охоты, и воспоминание о ее трепетном теле в его руках, когда они вальсировали по сумеречной галерее. И эти воспоминания были такими яркими, что он почувствовал сильное возбуждение. Она необыкновенно отличается от большинства креольских женщин.
Конечно! В ее отце течет английская кровь, он — американец из первых колоний. Но ее мать — из аристократической семьи, бежавшей от французской революции, и Симона — настоящая француженка. Она обладает язвительной независимостью, которую он видел в знатных парижских дамах, менявших любовников с такой же свободой и без всякого сожаления, как их мужья брали новую любовницу. И эти дамы с удовольствием принимали юного креольского студента в своих будуарах.
Симона Арчер с самым невинным видом разрывала его на части, восхищая и возбуждая его. Элен де
