— Файзулла, планшеты для замполита сделал? — перешел на деловой тон Загидов.
— Давно лежат готовые. Никто не приходит забирать.
Не слушая Файзуллу, он пошел вкруговую по комнате,
заглядывая за планшеты, в шкаф, по углам, будто выискивая что-то.
Он отворачивал стоящие вдоль стен рамы, поднимал что-то с пола, заглядывал под тряпки. Причем как-то бессмысленно, автоматически, бросая вещи, лежащие на самом виду — на подоконниках, на верстаке. Даже в стоящее у входа мусорное ведро заглянул так пристально, будто на дне его лежало что-то ценное. При этом приговаривал:
— Конечно, бля... Еще бы, бля... Бардак, бля...
Сделав круг, опять очутился у стола.
— Из какого отряда? — неожиданно спросил он, повернувшись ко мне.
— Как тебе не стыдно, Загид-ата? Не узнаешь самого известного на зоне человека?.. Это Александр Новиков.
Я улыбнулся. Загидов неожиданно тоже. Мы одновременно протянули друг другу руки. Знакомство состоялось.
— Надо было не закрываться тут. Надо было человека ко мне пригласить, — переходя на добрый тон, начал он выговаривать Файзулле. — Мозги от сала совсем заплыли... мылом.
Еще раз протянул мне руку и уже совсем приветливо сказал:
— Очень приятно. Заходи, как будет время. Поговорим о делах наших клубных. В шахматы поиграем. В шахматы хорошо играешь?
— Играл когда-то. Вроде бы неплохо...
— Приходи, я тебя обыграю. Не просто обыграю — разгромлю.
Он потряс фуражкой над головой и выпрыгнул гак же быстро, как и появился.
— Хитрый татарин, — произнес вслед удалившемуся Загидову Мустафа. — Сделал вид, что тебя сразу не узнал. Уже кто-то цинканул, что ты здесь — пришел проверить. Завтра утром Филаретову побежит докладывать. Ему освобождаться скоро, а он все за свое место трясется. Помиловку ждет. Полгода назад написал. Каждый день ждет. Все на домино гадает: скинут — не скинут. Крыша едет потихоньку.
Остаток дня прошел в разговорах о воле. В воспоминаниях и даже в анекдотах. На душе как-то отлегло и посветлело. Это был и вправду настоящий выходной. К вечеру, перед проверкой, я вернулся в барак. О том, что этот выходной — последний, я, конечно, еще не знал.
Вечерняя проверка, как оказалось, во многом отличалась от утренней. Во-первых, народу было в несколько раз больше — почти вся зона. Плац был забит до отказа. Кроме этого, было уже темно и, несмотря на развешанные по углам площади прожекторы, все тонуло в полумраке. Огромная сине-черная масса, состоящая почти из двух тысяч человек, гудела, ходила ходуном и пристукивала каблуками. В конце каждого строя шло движение. Земляки перекрикивались, иногда что-то быстро передавали друг другу. Очень быстро и незаметно. В этом людском месиве, в сумрачном свете вряд ли кого-то можно было распознать. Надвинул на глаза шапку, повыше задрал воротник, и — родная мать не узнает.
Пока ждали начальство, можно было отбежать на несколько минут в сторону, чтобы с кем-то пообщаться. Земляки или друзья иногда не могли неделями увидеть друг друга — работали в разные смены, в разных концах. Кто на бирже сырья, кто на лесозаводе. Поэтому вечерняя проверка была единственной возможностью встретиться. Начальство зорко следило за такими перемещениями и строго наказывало за них. Почему — я узнал чуть позже. А пока толкался в конце строя, подбивая чечетку каблуками кирзовых сапог и пересмеиваясь с окружением.
Вышел ДПНК Панков, Дюжев и все начальники отрядов. Никто не говорил, не командовал — ждали Нижникова. Хозяин задерживался. Проверка затягивалась. Толпа начала шататься и переминаться с ноги на ногу. Паузу прервал Дюжев:
— Та-а-к... Ну-ка, встали как положено! А то распрыгались! Кое-кто у меня на День космонавтики суток на десять «в космос» слетает. Без вывода на работу. У меня тут есть один «гагарин» на примете, хе- хе...
Откуда-то из дальних рядов крикнули буратиньим голосом:
— Да хули Гагарин, гражданин начальник!.. У нас тут своя Терешкова есть!
Плац грохнул от хохота.
Дюжев расплылся в улыбке. Живот его выпятился еще сильнее и затрясся. Смеялся он беззвучно, одним животом.
— Я смотрю, там добровольцы объявились?
Дюжев прекрасно знал, что крикнул кто-то из блатных, поэтому глядел поверх голов, в конец строя.
— Давай, Валя, не балуй! А то я тебя завтра замуж выдам... за Гагарина, хе-хе...
Плац загоготал снова.
В этот момент из дверей вышагнул полковник Нижников. Он оглядел всех слева направо. Толпа стихла.
— Та-а-к, вот так это дело, само дело ебиомать... — приветственным тоном начал он. — Всех посчитали? Кто докладывает, вот так это дело?..
ДПНК Панков, «Сашка Блатной», подошел к Нижникову, что-то объясняя, несколько раз оборачиваясь на строй. Дюжев стоял и млел, не глядя на полковника, а только покачивая головой и переминаясь с каблуков на носки. Кое-где слышались смешки.
— Хорош базарить! — крикнул Панков, всем своим видом показывая, что можно начинать.
Нижников кашлянул в кулак и громко произнес:
— В этом месяце, вот так это дело, план у нас почему- то отстает. В прошлом месяце работали хорошо... А в этом что-то хромает, само дело ебиомать! В чем дело? Давайте, вот так это, начальники отрядов, серьезно отнесемся...
Далее следовала длинная пламенная речь. Надо отдать ему должное — он никому не грозил, не стращал изоляторами. Он просто призывал, давайте, мол, мужики, приналяжем. Вы ведь можете работать, умеете работать. Но что-то у вас разладилось. Давайте наладим — по-другому нельзя.
Высказав все, что касалось производства и плана, он закончил информацией о приближающемся празднике в своей весьма своеобразной манере:
— У нас, вот так это дело, приближается праздник. Кто не знает — День космонавтики, само дело... В космос, конечно, вам еще рано, но улететь домой, на свободу пораньше, если работать как следует, то, понимаешь, вот так это дело, само дело ебиомать!..
На этом проверка завершилась. Отряды вновь загудели и двинулись по баракам. Издалека слышны были выкрики и остроты на тему космонавтики.
— А Дюжев, бля буду, — лучшая Терешкова на всем Ивделе!.. бля буду!
— Не-е... У него дупло широкое — в ракету не пролезет!
— Да ему эту ракету нужно в дупло забить и запускать! А-га-га-га!..
При повороте с плаца на лежневку на углу стоял Панков, дымя сигаретой и оглядывая проходящих.
Он узнал меня, возвышающегося над толпой, и чуть заметно кивнул в знак приветствия. Потом, будто спохватившись, крикнул вслед:
— Ну, что, Новик, как устроился? Все нормально?
— Лучше не бывает, гражданин начальник!
— Пиздишь, конечно. Но слышать приятно, ха-ха!
Остаток вечера прошел в обычных хлопотах. Прокричали
отбой, в красном уголке погасили телевизор — завтра на работу. Завтра еще один день от срока — долой. Я, лежа, писал письмо. Закончил, вложил в конверт и, не заклеивая крыла, захлопнул между страницами. Книга была — рассказы О'Генри. Ее мне любезно, на просьбу почитать что-нибудь повеселее, дал Мустафа.
Проснулся я от резкого толчка в плечо.
— Подъем, подъем... Новиков, подъем...
Шнырь Дима бегал по проходу и выборочно толкал спящих, называя фамилии:
— Собинов, подъем...
