Над столицей развевались тысячи флагов, на улицах не спадало воодушевление.
Под музыку оркестра и дробь барабанов подразделения армии, авиации и флота вышагивали прусским «гусиным» строевым шагом мимо толпы людей, которые без устали их приветствовали. Впереди громыхали танки, совершившие прорыв у Седана.
Далее шли разведывательные подразделения СС, мотопехота и горные стрелки.
За ними – пехотинцы, резервисты, полицейские и боевые подразделения СС.
Завершали парад подразделения полевой полиции в легких бронемашинах.
На официальной трибуне перед Бранденбургскими воротами приветствовали войска традиционным приветствием фюрер со стоявшими по обе стороны от него Герингом, Геббельсом, Гессом и военачальниками, казалось преисполненными гордостью.
Тем полуднем мы посетили исторический железнодорожный вагон, который был выставлен на обозрение перед новым ведомством канцлера. Это обычный вагон, принадлежавший ранее компании Wagon-Lits. Но он символизирует для нас реванш.
Мы вошли внутрь вагона. Трудно поверить, что за этим самым столом было подписано другое соглашение о перемирии между французским генералом Фошем и изменником Эрцбергером.
Вечером, все еще вместе, мы поехали на метро в берлинский «Кролл-опера», поскольку хотели увидеть всю партийную и военную элиту, которая собиралась отпраздновать победу впечатляющей церемонией под председательством фюрера.
Нам повезло увидеть прохождение рейхсканцлера в нескольких метрах от нас. За ним следовали ближайшие соратники из коричневорубашечников или СА, старые участники движения, как их называют. Теперь они стали частью истории нашей страны.
Далее прошли около тридцати генералов. В мундирах королевско-синего цвета и брюках с красными лампасами. Их шествие казалось каким-то нереальным шлейфом тумана, который двигался ликующими возгласами толпы.
Через два часа двенадцать персон из них были произведены в фельдмаршалы.
Уличные громкоговорители воспроизводили голос фюрера, вызывавшего генералов, одного за другим, для получения маршальских жезлов.
Ближе к полуночи мы прогуливались по улицам Берлина и участвовали в общем ликовании.
По Унтер-ден-Линден, Паризерплац и Курфюрстердамм шли люди, распевая песни, размахивая флагами, выражая до хрипоты и изнеможения свое возбуждение и энтузиазм.
Блуждание привело нас на набережную Шпре, как раз к мосту Фридрихсбанхоф. Мы тоже изрядно утомились в этот незабываемый день и присели отдохнуть на скамью у реки.
Мимо катились воды Шпре, подсеребренные иллюминацией в связи с празднованием победы. Слышались слабые приглушенные голоса людей, треск фейерверков и музыка военных оркестров. Мы просидели на скамье большую часть ночи, ведя бесконечные разговоры о войне, будущем Германии и о себе.
Карл придерживался мнения, что война еще отнюдь не закончилась, что сокрушение Франции было только первым этапом программы, разработанной фюрером. До сих пор пророческий план, очерченный в «Майн кампф», выполнялся пункт за пунктом. Запад, в преддверии капитуляции, просит пощады. Уничтожение Англии – вопрос нескольких недель.
Верховное командование знало, что Великобритания понесла огромный урон, что отданный в последнюю минуту приказ генерала Рейнхардта (так в оригинале, на самом деле Г. Рундштедта, командующего группой армий «А», приказа, одобренного Гитлером. –
Вермахт продемонстрировал рыцарство, не желая уничтожать уже разгромленного противника. (Рыцарство вермахту было не свойственно. Были опасения потерять много танков перед завершающими операциями во Франции и надежда на соглашение с Англией. –
Фюрер хотел показать англичанам, что он совершенно уверен в победе, что он дает им возможность избежать напрасного кровопролития. Может, англичане поймут значение такого жеста и запросят мира, пока не поздно…
Я нашел аргументацию Карла весьма здравой. Лично я, как и он, думал, что Франция и Англия разгромлены, осталось решить лишь один очень важный вопрос – восточные территории.
Временный пакт, подписанный в Москве, мог ввести в заблуждение лишь недалеких людей. В конце концов, этот пакт был только перемирием, а перемирие не длится вечно.
Фактически борьба только начинается.
Пока мы были слишком молоды, чтобы принять участие в славных битвах, которые засвидетельствовали триумф парящего германского орла. Но теперь мы были достаточно зрелы, чтобы служить в армии.
Мы втроем продолжали занимать скамью на набережной Шпре и вели заинтересованную беседу.
Внезапно я поднялся:
– Послушайте, ребята. Приятно предаваться мыслям о службе в армии, хотя реально не могу себя представить на каком-нибудь казарменном плацу в Восточной Пруссии выполняющим приемы с оружием под командой какого-нибудь захудалого шарфюрера. В любом случае совершенно очевидно, что мы должны отработать шесть месяцев трудовой повинности перед поступлением на армейскую службу.
Франц повернулся ко мне лицом:
– Ну, так что? Можно как-нибудь отвертеться от этого.
– Да, можно. Поступить на службу в «шущшгафель» (служба СС. Буквальный перевод: «эскадроны защиты». –
Теперь поднялся и Карл:
– Я сам думал об этом. С нашими дипломами и опытом пребывания в Орденсбурге можно подать заявление на поступление в Бад-Тёльц. Через год – мы уже офицеры.
Франц ничего не сказал. Я обнял его рукой за плечи.
– Ну, Франц, что ты об этом думаешь? Двое из нас согласны. Мы были вместе в детской гитлеровской организации и в гитлерюгенде. Затем нам повезло быть вместе в Баварии и Айфеле. Ты ведь не собираешься отступать сейчас? Послушай, как поют и приветствуют победу. Это отражение славы, за которую отдавали жизни другие люди, не мы. Нам нужно пойти и помочь воинам, которые сражаются за нас, которые терпят лишения ради величия нашей страны. Чем больше я думаю об этом, тем больше уверяюсь в том, что мы должны служить в отборных частях, в частях на передовой, которые первые вступают в бой и проливают кровь, чтобы прославить наш флаг.
Франц поднялся и улыбнулся:
– Что за красноречие! Должно быть, тебя возбудили флейты и трубы.
Я взглянул на него слегка обескураженно:
– О чем ты говоришь?
– Да, мне действительно нечего сказать, за исключением того, что я согласен. Было бы смешно, если бы я не согласился после такой продолжительной лекции! Я шучу, конечно. Ты прав. Это лучшее, что мы можем сделать. Ведь война не продлится вечно! И видимо, те, кто сражаются за свою страну, получат особые привилегии, когда война кончится, получат престижную работу…
Я понимал, что он ищет аргументы, которые бы убедили его самого. Это свидетельствовало о серьезности и весомости его решения.
Мы, трое, обменялись рукопожатиями, почти торжественно. Может, это выглядело смешно, глупо, но мы ничего не могли с собой поделать, мы переживали душевный подъем.
У нас, очевидно, не было представления о том, что произойдет в следующие несколько лет, но этой ночью, близ мерцающих вод Шпре, мы были едины в своем энтузиазме. Мы заранее принимали всю неопределенность, риски и опасности, которые нам уготовила судьба.
Берлин погрузился в сон, угасали последние факелы победы. За холмами Лихтенберга (район Берлина восточнее центра города. –
Скоро над Германией и над нашим будущим поднимется солнце нового дня.
