не на чем отправлять в казармы солдат. Через несколько минут десяток афганских ГАЗ-66 подъехали к топливозаправщику и надолго к нему присосались.
После этой непредвиденной остановки, поступила команда продолжать движение, но не тут-то было. Где-то в середине серпантина дороги, круто вьющейся к перевалу, забарахлил КРАЗ — топливозаправщик. Пришлось впрягать боевую машину пехоты, которая с трудом вытащила эту груду железа на перевал, застопорив движение колонны как минимум часа на два. Затором на перевале чудом не воспользовались боевики, тем паче, что вертушки барражировавшие над нами целый день, к вечеру ушли на базу.
Пока мы занимались КРАЗом, афганцы, привлеченные невиданным зрелищем, начали спускаться вниз. Возле нашего бронетранспортера расположился офицер, судя по зеленым погонам с двумя планками и звездой — это был туран (капитан). Среднего роста, пухленький с лощеным лицом и грозным взглядом он чем-то напоминал нашего, так знакомого по историческим фильмам русского барина. Сходство это усилилось, когда к нему, то и дело кланяясь подошли два денщика. Один держал в руках деревянное кресло, которое по указке начальника установил в тени тутового дерева, другой с легкостью профессионального официанта вскрыл бутылочку с кока-колой и, доверху наполнив напитком стакан, подал его уже устроившемуся в кресле, командиру. Эта картина, откровенно говоря, покоробила не только меня, но и моих солдат, которые, высунувшись из люков машины, с любопытством рассматривали своих товарищей по оружию. Но как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не лезь. Эти и множество других наблюдений сделанных позже сильно поколебали наше восторженное отношение к событиям, происходящим в Афганистане. Ведь их революцию, первое время, мы рассматривали через призму нашего представления об Октябре 1917 года, впитанного каждым советским человеком с молоком матери. Кое что в наших представлениях сходилось с афганской действительностью, например, частенько попадались сарбозы крест-накрест перепоясанные пулеметными лентами, вооруженные к тому же трехлинейками с трехгранными штыками. Но на этом сходство и заканчивалось. В армии и народной милиции (царандой), по сути дела оставались шахские порядки. Это и понятно, ведь большая часть офицеров присягала шаху Дауду.[8] Они — то и перенесли многие свои привычки и традиции в Вооруженные силы ДРА.
В памятке советскому воину — патриоту, интернационалисту говорится, что в Программе действий НДПА красной нитью проходит идея, что «современные афганские Вооруженные силы — это армия нового типа, она защищает революцию и рожденную ею народную власть.» ВС ДРА состоят из сухопутных войск, военно-воздушных сил и ПВО страны, а также войск МВД, войск МГБ и трудовой армии. Непосредственно Министерству обороны подчиняются сухопутные войска, ВВС, ПВО, пограничные войска и трудовая армия. Основными направлениями моральной подготовки в ВС ДРА являются воспитание любви к Родине, преданности партии и правительству, готовности к защите завоеваний апрельской революции. Армия оснащается современной техникой и оружием.
Как афганская армия выполняла свой долг на самом деле — разговор впереди, а пока, что мы наблюдали за тем как денщики старательно ублажали командира новой формации.
Неожиданно на дороге появился старик в оборванном халате, с небольшой канистрой в руках. Увидев вальяжно восседающего в кресле офицера, он, кланяясь шагов за пять до него, начал постепенно к нему приближаться. Туран обратил на старика внимание только тогда, когда тот приблизился чуть ли не вплотную. Выслушав просьбу оборванца, офицер жестом подозвал одного из денщиков и что-то приказал. Тот выхватил из рук просителя канистру и скорехонько засеменил к только, что заправившейся у нас «шешиге» (в простонародье ГАЗ-66). Пока он перекачивал содержимое бака в канистру, офицер торговался со стариком. Наконец они сошлись в цене и стукнули по рукам. Покопавшись в глубине своего халата, покупатель отсчитал капитану несколько кредиток. Исполнительный сарбоз вручил старику полную канистру и вскоре тот скрылся так же внезапно, как и появился.
Так мне обидно за того афганского капитана стало, что я хотел тут же подойти к нему и, по мужски, высказать все, что о его торговле думаю, но прозвучала команда «вперед» и колонна медленно поползла дальше.
За перевалом сразу же открылись взору пригороды Меймене. До лагеря оставалось еще около двух километров, в то время когда в долине уже начало смеркаться. Пошли быстрее, чтобы до заката успеть расположиться на новом месте. Кишлаков, простирающихся по сторонам дороги, за густыми садами, почти не было видно. Лишь дымки, да рев, напуганных грохотом колонны, животных, указывали на то, что где-то рядом затаились таинственные афганские селения.
Только перед самым городом тополиные рощицы и сады расступились и перед взором возникла высокая глинобитная стена средневековой крепости с башенками по углам и узкими прорезями бойниц. Только подъехав поближе я разглядел свежезаделаный пролом, разнокалиберные пробоины и автоматные строки душманских ультиматумов на стене.
— Эта крепость, наверное, выдержала долговременную осаду, — подумалось мне, — вот только что-то защитников не видно?
Словно в доказательство тому, что эта глинобитная цитадель еще жива, из закопченных проемов и бойниц, сначала нерешительно, а затем все смелее и смелее начали раздаваться приветственные крики разношерстно одетых людей с автоматами и винтовками в руках. Защитники восторженно махали руками, оружием, чалмами, высказывая тем самым свою неизмеримую радость при виде союзников. Из раскрытых настежь ворот вывалила толпа ополченцев и, став по обе стороны дороги, с любопытством и страхом глазела на нас. Были слышны часто повторяющиеся восклицания «шурави», «рафик», что в переводе означало «советские», «товарищ».
Откровенно говоря было радостно осознавать, что хоть ополченцы, то есть афганцы пострадавшие от душманов и взявшие в руки оружие, чтобы защитить свои семьи и очаги, были искренне рады нашему присутствию.
Дальше дорога пересекала неглубокую речушку, через которую был перекинут непригодный для движения, наполовину разрушенный, мост. За переправой пошла хорошо укатанная грунтовка, с обеих сторон зажатая, уже ставшими привычными нам, дувалами. Только в центре стали попадаться двух-трех этажные, явно европейского типа, здания. Улочки Меймене, несмотря на их тесноту, были наполнены праздной суетой, криками зазывал и торговцев. Горожане, духанщики, дехкане, сарбозы, все пестроцветье лиц и одежд азиатского города высыпало на улицы, чтобы насытиться редким зрелищем. По дороге, в основном, попадались мужчины и мальчишки, только изредка из — за дувала, или с крыши, нет-нет, да выглянет курчавая женская головка, жадно зыркнет глазами и тут же спрячется за цветастую накидку — паранджу.
В центре не было свободной полоски земли, где бы не приткнулся духан, влекущий покупателя самым разнообразным ассортиментом товаров. Вдоль обшарпанных стен караван-сараев, пристроившись, кто на корточках прямо в пыли, а кто и на ярких ковриках, восседали седобородые старцы, равнодушно глядя на грохочущую колонну и что-то лениво обсуждая. Особенно поразил всех настоящий средневековый базар, который проплывал мимо нас, словно в захватывающем историческом фильме. Казалось, что вот-вот с протяжным скрипом раскроются главные городские ворота и из них выступит важно шествующая процессия луноликого шаха из сказок Шехерезады, с обязательными по такому случаю скороходами, стражниками и рослыми рабами, с легкость пушинки перемещающими на своих плечах золоченные носилки с сами «солнцеподобным». Но створки ворот мертвы, только, как и сотни лет назад, жив азиатский базар, с его невообразимым гомоном сотканном, словно многоцветный афганский ковер, из льстивых посул ретивых зазывал и жадных духанщиков, торга экономных и привередливых покупателей, препирательств мальчишек мешающихся под ногами и, конечно же, не умолкающего ни на минуту рева ослов и верблюдов. С его невообразимыми по содержанию товаров духанами, где довольно мирно уживаются сахаристые лакомства и цветастые календари, электронные часы с микрокалькулятором и средневековая бронзовая лампа, японский двухкассетник и паранджа, таблетки против курения и сигареты начиненные «травкой». С его несовместимыми мерами веса — от стандартной фунтовой гирьки и электронных весов, до совсем нестандартной груды камней, с помощью которой взвешиваются продукты, материя и даже дрова.
За то короткое время, что машина осторожно двигалась меж моря голов заполнивших базар, я хотел увидеть все, что возможно было увидеть, так все здесь было необычно и удивительно. Но больше всего
