Эти слова были на устах у всех проходящих мимо замка путников и бродячих торговцев. Я помню, как мы с графиней стояли у крепостной стены и расспрашивали всех, кого могли. Слушая их рассказы, мы все больше приходили в ужас и боялись, что следующая порция новостей окажется еще хуже.
Уорик мертв. Уорик в плену. Уорик скрывается.
К счастью, ничего подобного нам услышать не довелось. Всего лишь: Уорик в Миддлхэме.
Я, кажется, считала, что, когда мой отец захватил в плен короля, мир перевернулся с ног на голову? На самом деле худшее было впереди. Не прошло и недели со времени визита Фрэнсиса, как мир просто обрушился и рассыпался осколками у наших ног. Мы знали, что в любой момент можем оказаться узницами и заложницами Эдуарда, случись ему осадить наш замок.
— Нас всех казнят. Мы обречены! — Ну, разумеется, Марджери знала, о чем говорит. Разве она когда-нибудь ошибалась? В ее голосе слышалась нарастающая паника. — Мы окончим свои дни в Тауэре. — Она съежилась. — Мы изменники, и нам придется отвечать за предательство. Вы еще попомните мои слова!
— Прекрати говорить ерунду! — сказала, как отрезала, графиня, не сводя глаз с мертвенно-бледного лица Изабеллы. — Не можешь не болтать всякие глупости, тогда молчи. А еще лучше — отправляйся на кухню.
Марджери покинула комнату, всем своим видом показывая, как глубоко оскорбили ее слова графини. А ведь она столько лет служила ей верой и правдой и совершенно не заслужила подобного обращения! После ее ухода графиня попыталась исправить положение.
— Изабелла, не волнуйся! Все уже вернулось на круги своя. Эдуард никому не станет мстить.
Пустые слова, и графиня отлично это понимала. И пусть Изабелла кивала и цеплялась за них, как утопающий за соломинку, меня убедить не удалось. Время покажет, говорила я себе.
На шестой день декабря нам всем пришлось отправиться в путешествие. Эдуард вызывал нас в Лондон.
— Зачем ты его освободил? — сокрушалась мама. — Ты всех нас подверг опасности.
Когда граф вернулся в Уорик, мне в глаза бросились его заострившиеся от неудач и разочарований черты. Не выбирая слов и ничего не приукрашивая, он признал свое поражение.
— В конце концов стало ясно, что я не могу без него управлять страной. Без помощи короля я не смог бы ни собрать армию, ни подавить восстание. И в характерной для него жесткой манере Эдуард выдвинул условие: не видать мне армии, пока я не верну ему свободу.
— И теперь нам придется за это расплачиваться?
Я затаила дыхание. Меня чуть не стошнило, когда я представила, как лезвие топора касается моей шеи.
— Все зависит от того, как много, по его мнению, значат Невилли для его правительства и для спокойствия в королевстве. — Граф взял мою мать под руку и увлек ее к лестнице, ведущей в их покои. — Да, ряды Вудвиллей несколько поредели. — Он невесело улыбнулся, вспомнив о казни Риверса. — Но рядом с королем по-прежнему находятся Глостер и Гастингс, а значит, он вполне может обойтись и без Невиллей.
Нечего сказать, утешил.
Графу, графине, Кларенсу с Изабеллой и даже мне предстояло явиться на прием, который должен был состояться в Вестминстере, в роскошном холле, призванном производить впечатление на иностранных посланников. Я поняла, что задумал Эдуард. Мы все это поняли настолько отчетливо, что даже не стали обсуждать его намерения. Если Эдуард решил отомстить, он сделает это на глазах у всей английской знати. На повестке дня стояло унижение Невиллей.
Ужас стискивал мое сердце так, что мне было тяжело дышать. Я страстно молилась о том, чтобы все поскорее закончилось и наша судьба определилась, какой бы трагической она ни была. Эдуард старательно готовил декорации для своего спектакля, которым хотел нагнать такой страх на окружающих, чтобы впредь им было неповадно бунтовать против своего монарха. А он был великим мастером подобных инсценировок. Нам стоило большого труда не остановиться в испуге на пороге зала. Нашего появления, сверкая драгоценными камнями и шелками, ожидал королевский двор в полном составе и во всем своем величии. Несмотря на праздничное убранство толпы и раззолоченного зала с высокими потолками и роскошными витражами, там царила тяжелая атмосфера судилища. Мятеж считался тяжким преступлением, которое следовало пресекать на корню. Я поняла, что пощады нам не будет.
Некогда я уверовала в то, что Эдуард глубоко заблуждается, но когда-нибудь обязательно это поймет и восстановит графа во всех правах и привилегиях. «Но как он может это сделать? — спрашивала я себя. — Ведь отец поднял меч против монарха». Какую цену придется нам за это заплатить? Будет ли это ссылка? Или смерть? В поисках ободрения я подняла глаза на мать, но не нашла у нее поддержки. За ее внешним спокойствием скрывался такой же ужас, какой испытывала я.
И вот мы стоим перед Эдуардом. Он взирает на нас с высоты своего огромного роста, а его королевский статус подтверждают не только расшитые золотом одежды, но и золотая корона, соперничающая с золотом его волос, и тяжелая сверкающая цепь на груди. Как бы он ни задолжал моему отцу за прежние услуги, оказанные графом монархической династии Йорков, теперь правда была на стороне Эдуарда и наказание было лишь вопросом времени. Он ни за что не простит человека, распорядившегося арестовать короля и державшего его за толстыми стенами и запертой дверью. Уже сегодня вечером я, возможно, познакомлюсь с ужасами королевских подземелий.
Но тут мое сердце екнуло. Внезапно великолепие Эдуарда поблекло и утратило весь свой блеск. Мое внимание привлек стоящий рядом с ним мужчина. Разумеется, этого следовало ожидать, ведь я знала, что он здесь. Разве не этим объяснялось мое напряженное ожидание? Весь последний год Ричард провел при дворе и приобрел достаточно опыта, чтобы теперь стоять рядом с братом. Он стал выше, а его обтянутые сверкающей туникой плечи стали шире. Но меня потрясло другое. За эти несколько месяцев его способность скрывать мысли и чувства развилась до такой степени, что теперь эти полуприкрытые веками глаза и жесткая линия рта не выдавали абсолютно ничего. Ричард излучал силу, которая не имела никакого отношения ни к его облачению, ни к подобострастному окружению. Она объяснялась лишь его пристальным взглядом, горделивой посадкой головы и дерзким разворотом плеч. Заметил ли он меня? Наверное, да, но его взгляд не задержался на мне даже на мгновение. Ричард в упор смотрел на графа. Я не имела для него ровным счетом никакого значения.
Со всех сторон нас окружало плотное кольцо придворных. Я готова была поклясться, что услышала, как все присутствующие затаили дыхание. Я тоже замерла, остро ощущая все происходящее, включая малейшие движения воздуха и устремленные на нас взгляды. Мои ребра стиснул железный обруч страха. Стоящая рядом со мной мама выпрямилась еще сильнее. Казалось, что напряжение лопнет и рассыплется на сотни острых осколков, которые изранят как наши тела, так и наши души. Я чувствовала, как оно циркулирует, набирая силу и скорость, у меня в крови, крича: Невилли должны заплатить за неповиновение!
Но Эдуард улыбался. Его улыбка была веселой и ласковой одновременно. Он напоминал выглянувшее из-за темной тучи солнце. Я ожидала, что движимый праведным гневом король занесет над нашими головами карающий меч, но вместо этого его величество поднял руки ладонями вверх в знак радушного приветствия. И хотя голос Эдуарда проник в самые отдаленные уголки огромного зала, он звучал мягко и вкрадчиво.
— Милорд Уорик! Мой брат Кларенс! — Он сделал шаг вперед, переступая невидимую, но отчетливо ощутимую черту. — Добро пожаловать ко двору. С тех пор как я сюда вернулся, нам вас очень не хватает. И я действительно чрезвычайно рад вашему появлению. — Он стиснул руки графа и Кларенса, как будто между ними и не было никакого противостояния. — Вы всегда были моими лучшими друзьями. Так было, и так будет. Я клянусь, что отныне между нами не будет вражды…
Мы скользнули обратно в благородное придворное общество так же легко и естественно, как скользит по коже флорентийский шелк. Застывшие ряды разомкнулись и приняли нас, после чего вновь сомкнулись. Придворные последовали примеру своего короля и сделали вид, что ничего особенного не произошло, а Эдуард принялся делиться с графом своими планами. Моему отцу не оставалось ничего иного, кроме как принять великодушно протянутую ему руку дружбы. А хитрый и коварный Эдуард тем временем открыто излагал дорогому кузену свои намерения, давая понять остальным придворным, что он намеревается
