Я принял участие в дискуссии в прямом эфире утренней программы. Истощение запасов трески в Северном море подсказало нескольким бульварным газетам статьи о том, что традиционная для британцев жареная рыба[50] может навсегда исчезнуть, и они решили, что как раз здесь-то и пригодятся мои знания. Ассистентка режиссера объяснила мне по телефону, что поскольку они пригласили трех серьезных экспертов, то подумали, что Джимми Конвей с его знаменитым рыбным номером сумеет оживить беседу. Так я оказался в зеленой студии рядом с консерватором из палаты лордов, бедолагой тральщиком, который приехал в Лондон из Халла,[51] и голландским депутатом от партии Зеленых в Европарламенте. Там же сидели разные гости по другим вопросам, листали утренние газеты и опустошали бесчисленные чашечки кофе. Посла Эфиопии спросили, где его скейтборд, но другая ассистентка вступилась за него: «Нет, это голод, а скейтборд сейчас гримируют». «У вас атом? — спросили у голландского парламентария, но тут же спохватились: — Нет-нет, простите, у вас ведь только рыба, да?» Нам прицепили микрофоны и, пока шли новости и прогноз погоды, быстро рассадили на диванах, а потом ведущая сказала: «Неужели зажарили всю треску? Со мной в студии четыре человека, которые обсудят конец великой британской традиции». Я сидел и ждал, пока ведущая у меня что-нибудь спросит, а оба политика тарахтели без умолку, и наконец она обратилась ко мне: «Джимми Конвей, а что вы об этом скажете?» И я возвел очи горе и сказал: «Треска! Короче, вот несуразная рыба! Так и прет в трал, и такая вкусная. За миллионы лет, которые потрачены на эволюцию, можно бы и догадаться, что не надо быть таким вкусным, верно? Так что, треска, вымрешь ты. Ну и кто тут виноват? Смирись и уступи место!»
У ведущей было несколько шокированное выражение лица, но когда до нее дошли мои слова, она выдавила из себя громкий смех и пролопотала: «Спасибо, а теперь Келли расскажет нам о новостях бизнеса». У меня было чувство, что вместо «трески» я оговорился и сказал «додо», но все равно было не смешно, потому что рядом со мной сидели борец за защиту окружающей среды и рыбак. Последний вообще приехал аж с Северного моря, а ему и слова не дали вставить. Правда, задали пару вопросов, но оба раза за него ответили политики, а другого шанса ему не представилось.
— Ну да, я так и думала, что четыре гостя для этой темы многовато, — беспечно ответила ассистентка, когда он пожаловался, что весь экипаж шхуны не вышел в море, чтобы посмотреть, как он станет защищать их отрасль. — Не волнуйтесь, может, в следующий раз на вас хватит времени. — Будто для него возможен следующий раз.
В общем, бедный рыбный промысел никто не защитил, зато, э-ге-ге, Джимми Конвей выяснил, что рыбного номера у него нет и в помине.
Так как у нас в Сифорде дефицит британских вещательных корпораций, национальных газет, рекламных компаний и издательств, мне пришлось жить в Лондоне по несколько дней кряду. Родители, похоже, искренне радовались мне, да и Бетти, кажется, не возражала против отдыха от диеты из сухого корма. Хотя мама по-прежнему утомляла, в отношении ко мне у родителей наметился явный сдвиг. Раньше, когда мама начинала свои монологи, невозможно было угадать, куда ее занесет, а теперь, слушая ее беседы с подругами, я мог гарантировать, что тема младшенького всплывет непременно.
— Алло, привет, Марджори, это Вэл, у нас был чудный день в программе «Эдем», Брайан Лэйси был такой храбрый и прошелся по кругу до конца а это ведь так трудно когда один ботинок у тебя на пять сантиметров выше другого, люди конечно пялятся а вообще не так ужасно как когда была мода на туфли на платформе, даже если только одна туфля, кстати я всегда думала это такая опасная мода, еще удивительно как Бен Элтон[52] ни разу не вывихнул лодыжку, в смысле не Бен Элтон, а тот который помнишь пел «Крокодил-Рокер», ну знаешь он еще пел на похоронах Дианы, по-моему хорошо что королева наконец-то помирилась с Камиллой, бедняжка Чарльз, никакой частной жизни ведь все время на публике, а Джимми вроде хорошо справляется ты наверное видела его
Теперь поток сознания мамули неизменно нес мое последнее выступление или интервью. Скорее даже не поток сознания, а сель, Ниагарский водопад сознания.
Весь прошлый год мама провела в хлопотах о грядущей золотой свадьбе. Раньше я боялся этого события, ведь сколько пришлось бы оправдываться и защищаться («Так ты все еще на полставки в этой школе, Джимми?»; «Не намерен остепениться и завести детишек, Джимми?»), но поворот фортуны в мою пользу означал, что о самозащите придется скорее подумать моему братцу Николасу.
— Ну что, Николас, каково это — иметь знаменитого младшего брата? — спросили его прямо при мне.
— Да, похоже, у него дела идут в гору с этой эстрадой, — процедил он. — Жаль, что никому из нас не разрешает прийти на концерт.
Торжество удалось, я даже умудрился не забыть, каким смертельным недугом страдает тот или иной пожилой друг семьи. Брайан Мередит поздоровался со мной, и я сказал:
— Соболезную, говорят, у вас… э-э… болезнь Паркинсона, да?
— Именно.
Ага! — подумал я про себя, гордясь своей памятью, и весь вечер точно совмещал болезни и пациентов, но потом решил, что Рей Дауи страдает болезнью Хантингтона, однако оказалось, что они с женой недавно переехали в Хантингтон. А у Рея всего-навсего выпадающая грыжа. Вот черт!
Теперь, увидев меня по телевизору, они все вообразили меня миллионером.
— Ну и хорошо тебе платят на телевидении?
— Как сказать, грех жаловаться.
— А на какой машине ты ездишь?
— Если честно, я сам не часто сажусь за руль, обычно за мной присылают машину с шофером, — парировал я, решив не раскрывать, что езжу все на том же ржавом «ниссане», у которого в салоне прямо под ковриком дыра.
— Все еще снимаешь тот домик в Суссексе или подумываешь купить что-нибудь посерьезнее?
Мне иногда кажется, было бы проще каждому на лбу татуировать цифру дохода, чтобы люди не играли в эту сложную игру из двадцати вопросов, выясняя уровень зарплаты собеседника. Впрочем, за телевизионные выступления действительно платили, причем часто гораздо больше, чем я получил бы за целую неделю работы в своей школе.
Мой график в школе всегда был довольно гибким, но я злоупотреблял долготерпением Дорин, раз за разом прося заменить меня. Мы сидели в кабинете Дорин. В отличие от других столов, ее рабочее место не было завалено грудами бумаг. Лампа, телефон и большая плетеная корзина с двумя пыхтящими карликовыми шнауцерами.
— Оголодал, Джимми? — спросила она, разворачивая пару ореховых палочек.
— О-о, с удовольствием. — Обожаю ореховые палочки.
Она выломала грецкие орехи и отдала их мне, а шоколад и суфле пожрали псы.
— Не любят они орехи, — объяснила Дорин. — Странно бывает, правда, дружок? Прежде чем ты пустился во все тяжкие с этой эстрадой, я ведь хотела предложить тебе поработать в новой школе, которую мы открываем в Кувейте.
— В Кувейте? А разве это теперь не часть Ирака или что-то в этом роде?
— Нет, дружок, если помнишь, была серьезная война, как раз чтобы Ирак его не захватил. Мой племянник подыскал мне там здание. Твоя зарплата была бы в два с лишним раза выше. Но теперь тебе вряд ли это интересно, ты ведь у нас перспективный юморист.
— Это, конечно, очень лестно, Дорин, но… честно говоря, Кувейт… Вот если бы, скажем, Объединенные Арабские Эмираты, это другое дело.
— Серьезно? — сказала она.
— Шучу.
— Ну да, понятно. Что ж, твоя основная работа теперь, наверное, там. Так ты останешься на полставки в школе или все же перейдешь на работу получше?
