искусстве уже ничего не стыдно…»
– Ах, этот «квадрат»…
– Да, для Марка этот «квадрат» является синонимом бездуховности, синонимом трезвого расчета.
– Он предпочитал «красивости»? – поднял брови Вадим Арнольдович.
– Нет, что вы. Его кумир Рене Магритт. Марк не поклонник «лакированной» живописи, приятной только глазу. Он считает, что живопись должна прежде всего будить мысль… Его картины тоже многослойны. Не так фотографически точны, как у Магритта, у Лютого другая техника, более крупный мазок, но что-то общее в концепции есть.
– Магритт, Магритт… – задумчиво повторил Вадим Арнольдович. – Сюрреалист? Бельгиец?
– Да. Марк его боготворит. Но все задуманное как чистой воды эпатаж – не выносит. «Квадратам не место в искусстве!»
– Но ведь «Квадрат» Малевича, простите, тоже мысль. Если не ошибаюсь, впервые он был выставлен в красном углу, на месте иконы…
– Да. Черная «икона», вместе лика – провал. Большая жирная точка, поставленная в конце всего.
– И выставку Марка отдали какому-то «черному квадрату»?
– Да. Очень модному, очень раскрученному, очень ловкому. Марк этого не вынес, в его картинах больше смысла, а не только трезво просчитанный эпатаж. После отмены выставки Лютый сорвался…
Как в штопор ушел.
Марья рассказала, как несколько лет пыталась помочь мужу, как удерживала на краю, вспомнила Татьяну Игоревну…
Вадим Арнольдович в задумчивости посасывал затухающую трубочку, потом вынул ее изо рта и произнес, печально глядя на гостью:
– А знаете, Маша, теперь я понимаю, почему вы сбежали.
– Понимаете, да?! Правда?! – Маша приложила ладони к груди.
– Понимаю. Любого наркомана достаточно закрыть на несколько дней в камере, и он подпишет любое признательное показание. Но ваш муж… я не могу представить, в голове не укладывается, что он мог так жестоко с вами поступить.
– Правда?! Вы тоже так думаете?!
– Вы хороший человек, Марья, – сказал ученый, выбивая трубочку о край пепельницы. – И мы вам поможем.
Роман Владимирович Савельев давно привык быть использованным, если у друзей случались неприятности разного рода. Широчайшие связи Романа Владимировича, громкое имя, славное спортивное прошлое (пролонгированное в настоящем школой бокса, двумя фитнес-центрами и тренажерным залом) и внешность героя кинобоевика не раз вовлекали его в мероприятия, где требовалось поторговать лицом, фамилией или просто выступить устрашающим фоном.
Но случалось подобное – с друзьями.
Теперь же его
Тьфу!
Если бы не Софья Тихоновна, не утренний разговор по душам с дядей Вадиком…
Тьфу! Дьявол забери всех приблудных девиц с их наркоманскими мужьями!
Девица с самого утра развила бурную деятельность. Отправила Софью Тихоновну в магазин за некими причиндалами для шевелюры, перемерила кучу Настиных – Настиных! – тряпок и даже позволила себе заметить, что у Настасьи – у Настасьи! – меньше рост, шире бедра и нога неподходящего(!) размера.
Потом пропала в ванной комнате, вооружившись химией из магазина и ножницами, и вышла от туда…
Вышла оттуда ничего себе.
По правде говоря, Роман чуть-чуть оторопел, увидев перед собой смутно узнаваемую коротко стриженную блондинку в черных бриджах, черном джинсовом жилете поверх длинной кофты-распашонки, при повязанном на шею ярком платке Софьи Тихоновны.
«Художница», – про себя хмыкнул боксер. Из довольно скромных на вид Настиных тряпочек смогла изобрести богемно-пестрый наряд.
– Бусики с браслетами еще нацепи, – притворившись недовольным, пробурчал Савельев.
– А – надо? – заметно огорчилась Марья. – А – есть?
– А бубен тебе не разыскать?
– Цыц, Ромка! – приказала, вступаясь, баба Надя. – Маша все правильно делает! Здесь первым делом что будет? Наряд в глаза бросится. А не лицо.
Приглаженная блондинистая шевелюра на голове кошки улеглась странными извилистыми полосками, челочка причудливым уголком спускалась почти до середины лба, прическа получилась короткой, задорной и очень кошке шла. «И как изловчилась только? В ванной-то, с одними ножницами… Художница, одно слово».
Софья Тихоновна смотрела на девчонку с одобрением, Надежда Прохоровна любовно оправляла уголок шейной косынки…
«Нашли себе игрушку! Их хлебом не корми, дай подзаборного котенка обогреть…»
Огромный черный джип, спокойно переночевавший в тихом дворике, прогрело июньское солнце. Второй день лета не обещал Савельеву ничего приятного.
Они вдвоем вышли из подъезда, привычно пискнула родная сигнализация, Роман открыл водительскую дверь, мотнул головой девчонке – особого приглашения не жди, забирайся, – но Маша осталась стоять рядом с машиной.
– Ну? – недовольно буркнул боксер.
– Роман, – чуть наклонив голову, произнесла Мария, – если вам неприятна я, неприятно поручение ваших родственников, не надо. Сама спокойно разберусь со своими делами.
Умна, мысленно фыркнул Рома. Не стала устраивать перед тетушками аттракцион «благородная храбрость», дождалась, пока выйдем на улицу, и теперь дает возможность смыться безболезненно для реноме крутого парня.
А в доме вела себя совершенно по-кошачьи. Мурлыкала: «Спасибо, тети, спасибо, дяди, вы все мои спасители-благодетели». Умна. Все овцы накормлены, все волки довольны.
– Ты вот что, Маша, – медленно выговорил Савельев, стягивая с плеч кожаную куртку (день обещал быть жарким) и забрасывая ее на заднее сиденье, – ты тут не выкаблучивайся. Садись в машину, говори, куда ехать.
Марья молча кивнула, Роман устроился за рулем, буркнул:
– Пристегнись.
Кошка послушно перетянулась ремнем безопасности, назвала конечный пункт следования и умненько заткнулась.
– Кто там живет? – уже пристраивая машину в хвост очереди у светофора, с деланым равнодушием поинтересовался Роман.
– Виолетта, – четко ответила пассажирка.
– Она – кто? Содержательница притона?
– Она восторженная богемная курица.
Савельев фыркнул уже вслух. Девчонка говорила монотонно, но смысл… Наотмашь бил.
