– Ну, – буркнул боксер.
– И вот теперь послушай. Луиза – мой друг. Настоящий! Она не могла мне навредить!
– Твои слова да богу в уши, – пробормотал упрямец.
– Ну что ты в самом деле! – огорчилась девушка. – У тебя что – друзей нет?! Или не было никогда…
– Почему же не было – были.
– А лучший – есть?!
– Есть.
– И вот представь. Твой лучший друг совершает подлость по отношению к тебе. Можешь такое представить? – Роман покрутил головой, хмыкнул. – Э! – возмутилась Марья. – Ты брось этот свой мужской шовинизм! У женщин тоже дружба настоящая!
– Маш, – остановился Савельев. – Я не про женскую дружбу. Я про сестру Шефилова и про то, что все сходится на ней.
– Нет! Все сводится к простому телефонному звонку! Тихон поменял решение после этого разговора! Ну вот еще представь. К тебе домой приезжает старый приятель, обвиняет тебя неизвестно в чем, в каком- то убийстве…
– И?
– Но ты спокойно после всех перетрясок болтаешь с кем-то по телефону.
– Да не поверю ни за что! Голова Тихона была занята
– А если это просто случайный звонок?! Тот же адвокат мог перезвонить!
– Мог, – покорно согласилась Маша. – Но я в совпадения давно верить перестала.
Роман повесил голову, и минут десять, а может, все пятнадцать два беглеца топали в полнейшем молчании. Они уже давно перестали опасаться оставить следы на ровных участках дороги, уже ступали по двум параллельным полоскам дороги, так как в неясных серых сумерках легко попасть ногой на заросшую мхом колдобину или сучок, а ноги, как известно, спасают не только волков. Беглецов ноги спасают еще почище. Облава тут ведется уж совершенно – волчья…
Роман присел на поваленное дерево поправить сползшую обмотку на пятке, распрямился и взглянул на Марью:
– Знаешь… Чем больше думаю, тем больше понимаю, что ты права. Сегодня ночью нас перестреляли бы в том бункере. Тихон не зря мне про чеха при Сереже сказал. После этих слов Серега нас всех сам на тот свет отправил бы… Даже намекать-упрашивать не потребовалось бы…
– Почему? – подняла брови Марья. – При чем здесь чех?
– А ты что, разве не поняла? – пригляделся к подруге боксер и услышал абсолютно правдивый ответ:
– Нет.
Ну наконец-то –
Савельев выдержал театральную паузу, встал, поддернул ремень на брюках…
– Чех, Маша, – это чеченец. Поняла? – усмехнулся: – Неужели раньше не слышала?
– Ну-у-у… Может, и слышала когда-то…
– Повторяю. Чех – это чеченец.
– Ну и что! Ну чех, ну чеченец, какая разница?!
Нет, это не
– Разница, Маша, огромная, – напыжился. – Если чехи… если чеченская диаспора узнает, что Тихон держит где-то на фазенде их земляка… Как пушечное мясо, прошу заметить, мальчишку, который кусается… Это – все. Это конец. Тихона со всей его братвой на ножи поставят. Тот разговор даже Игнат правильно скумекал.
– И что?
– А то, что теперь вопрос стоит предельно просто – как быстро я сумею добраться до телефона.
– В милицию позвонишь? – совершенно искренне и прямодушно спросила жена художника, кардинально далекая от тонкостей этнических разборок.
Савельев несколько секунд наслаждался моментом.
– Какая милиция, Маша? – спросил тихонько. – Какая? Тут – чехи! Они весь аул… то есть фазенду за своего мальчишку вырежут!
– Прям уж так и… вырежут…
– За мальчика? Которого, как барана, на убой готовят? Маша… – Пауза и дальше громче: – Тихон – покойник! Он и так лет пять с пиковыми бодается! А за мальчишку за беспредел их вся Ичкерия стволами поддержит!
– А почему ты сразу не позвонил кому надо из дома Тихона? – справедливо поинтересовалась Маша.
Савельев неторопливо взял с места, и Марья, уважительно заглядывая в боксерское лицо, засеменила рядом.
– Нельзя, – ответил наконец Роман. – Долго мы могли бы не продержаться, а Тихон… Узнал бы через телефонную станцию, с кем я в Москве разговаривал, прирезал бы паренька сразу же и утопил в джипе вместе с нами. Поняла?
– Не очень…
– Пока Шеф знает, что я ни с кем не связывался, пока есть надежда нас выловить – мальчишка жив. Хотя… – сказал, немного подумав, – я бы на его месте парня вообще в живых оставил. Будет возможность для торга. За мертвого же – шкуру живьем сдерут. И вообще… О чехе – знают. Пришлось бы вместе с нами всех пацанов с точки тоже наглухо убирать…
– Как это? Почему?
– Чехи правды добьются, – жестко выговорил Роман. – Умеют языки развязывать. А так – парень жив, откупиться еще можно, и своя шкура цела останется…
– Какие ужасы ты говоришь, – зябко передернула плечами Марья.
– А это чтоб ты поняла, как важно скорее до телефона добраться.
– Кому звонить будешь?
– Вахе. Он мой хороший знакомый, борец. В большом авторитете среди своих.
– В авторитете… – задумчиво произнесла Марья. – Роман, прости, а ты… не из этих же будешь?.. Не из
– Я – нет. Но некоторые из моих приятелей из спорта ушли… как бы это сказать…
– В криминал?
– Приблизительно.
– Тогда – да, – подумав секунду, выговорила Маша. – Тогда все точно. Тихон не дал бы тебе дожить до боя. Замазал бы свою свору общей кровью, заставил бы молчать… А что твой Ваха предпримет?
– Маш, а тебе какая разница, что именно предпримет Ваха? Главное, что после этого Тихону будет не до нас с тобой.
– Добраться бы до телефона…
– Вот это – в точку!
Кажется, после некоторой разъяснительной беседы боксерский тренер почувствовал себя в любимой тарелке. Не телком, которого ведут, обмотав ноги подорожником, а тем, кем был на самом деле – бойцом, защитником.
Помогая Маше перебраться через поваленное поперек дороги бревно, Савельев чуть дольше, чем требовали приличия, задержал руку на тонкой гибкой талии…
«Черт! – отдернул ладони, пока девушка ничего не заметила. – Нашел время и место!»
А ведь нашел, подумал сразу и тоскливо. Может быть, единственную, выступающую вровень…
Не в спорте, не в достижении каких-то пьедесталов и силе духа – таких Савельев повидал достаточно: самоуверенных, самодостаточных, самолюбивых, самоутвержденных, самовольных… Само,
