обвинения, рапорты, разбирательства. Делу это не поможет, а поломает многое. Поэтому, решили мы, ответ может быть один: «К походу готовы!» Так что доклады офицеров были один другого оптимистичнее. Горшков слушал их с видимым удовольствием, а под конец приказал мне представить план похода.
Запланировали следующее: пройти подо льдом до 85-й параллели (дальше заходить не разрешалось, так как неизвестно, будут ли работать гирокомпасы), затем, не всплывая, развернуться и возвратиться к чистой воде. Здесь всплыть, доложить по радио об обстановке и результатах плавания и лишь потом идти к полюсу. Таким образом, нам предстояло вернуться миль на шестьсот, что потребовало бы от полутора до двух суток. Я попросил у главкома разрешения не возвращаться, а по возможности всплыть в районе 85-й параллели и доложить оттуда. Горшков согласился и пожелал нам счастливого плавания.
Напоследок отвел меня в сторону:
— Имей в виду, командир: конструкторы навигационной аппаратуры заготовили небольшой запас сверхплановый на ордена и премии. Гирокомпасы твои должны работать не до 85-й широты, а и дальше. Обязательно определи эту границу для наших командиров лодок.
Пока командиры боевых частей докладывали о готовности «К-3» к походу, на лодке полным ходом шли последние работы, связанные с пуском установки после кратковременного расхолаживания. Под руководством командира реакторного отсека Юрия Никандровича Некрасова офицеры и старшины поочередно спускались в опасную зону, чтобы завернуть открутившуюся пробку дренажного бака. Без этого нельзя вывести установку на мощность, но продвигалось дело медленно: из-за сильной радиации находиться в зоне можно было лишь несколько секунд.
Лучше всех знал, как поскорее завернуть пробку, старшина отсека Валерий Козлов. Однако его индивидуальный дозиметр уже зашкалило, и через контрольно-дозиметрический пост его на корабль не пустили. И все же завершил операцию именно Козлов. Для этого ему пришлось перелезть через забор, ограждавший сверхсекретную лодку. Именно такую преданность делу мы имели в виду, когда докладывали, что лодка к походу готова: какие бы сюрпризы не выкинула техника — люди не подведут!
Наш выход был назначен на 22.00 10 июля 1962 г., а начать ввод в действие ГЭУ нам удалось лишь в 21.00. За один час реактор не раскочегаришь, но, не отчаль мы от пирса вовремя, неприятностей не оберешься! Решили идти на дизелях в надежде, что к моменту погружения установка будет уже в рабочем состоянии. К счастью, так оно и получилось: перед самой точкой погружения оба реактора были выведены примерно на 60% номинальной мощности. Мы надеялись, что нам не придется превышать этот безопасный порог.
Понимаю, что выход в море с труднейшим заданием лодки, находившейся в столь плачевном техническом состоянии, на посторонний взгляд все-таки отдает авантюрой. Но у нас помимо надежды на людей, работавших перед отплытием по 14-15 часов в сутки, были и свои расчеты. Вот конкретный пример.
Самым слабым местом лодки оставались парогенераторы. По опыту эксплуатации мы знали, что их ресурс около 3 тыс. часов. К моменту похода на полюс они проработали 2,2 тыс. часов. Значит, если не превышать мощность ГЭУ более чем на 60% и избегать резких ее перепадов, мы могли рассчитывать еще на 800 часов работы[9].
Однако не могло быть так, чтобы на державшийся на честном слове лодке ничего не случится. Не успели выйти из Баренцева моря, как с пульта управления ГЭУ докладывают: «Греется подшипник электродвигателя главного циркуляционного насоса!» А ведь только-только во время ремонта подшипник был заменен на заводе. Но, видимо, попался бракованный или поставили его неумело, а наши техники не досмотрели.
Вызываю главного электрика капитан-лейтенанта Анатолия Анатольевича Шурыгина, хотя и самому ясно, что нырять под лед без надежной системы охлаждения конденсата турбин нельзя. Но где в открытом море взять подшипник на замену?
Шурыгин прибыл на центральный пост уже с готовым планом работ. Оказывается, хозяйственный старшина отсека Н.Воробьев старый подшипник не выбросил, а завернул в промасленную ветошь и засунул под диван в каюте — на всякий случай.
У меня отлегло от сердца. Руководитель похода адмирал А.И.Петелин утверждает мое решение продолжать плавание, производя ремонт на ходу. А что значит заменить подшипник в море?
Всплывать нельзя, лодку начнет качать. Для ремонта придется поднять тяжелейший мотор, весящий около тонны. Но прежде надо демонтировать паропроводы или работать, постоянно касаясь их и обжигаясь. Кроме того, продолжать плавание теперь придется уже не только на 60-процентной мощности реакторов, но и на одной турбине.
Какое счастье, что отвечающий за работы Шурыгин выдержку и спокойствие сочетал с высокой технической культурой. Под его руководством опытные старшины Н.Воробьев, Н.Метельников и матросы А.Ильинов и Г.Вьюхин лезут в сплетение пышущих жаром паропроводов. На несколько часов экипаж затаил дыхание: все — от командующего флотилией Петелина до матроса — понимали, что забираться под арктический лед на одной турбине — чистейшая авантюра. В случае ее отказа лодка вынуждена будет всплыть, если, конечно, ей это удастся, среди паковых льдов, за тысячи миль от берега. В то время у нас еще не было мощных ледоколов типа «Сибирь», так что вызволение лодки из ледового плена оставалось весьма проблематичным[10].
Так в руках Шурыгина и его команды оказалась судьба похода. До сих пор замену подшипника выполняли только специалисты завода-поставщика при неработающей установке и не за одни сутки. Но не зря наши старшины и офицеры дневали и ночевали на лодке во время ее строительства и испытаний. И вот в громкоговорителе раздается спокойный голос Толь Толича (так мы привыкли к нему обращаться):
— Работы закончены. Разрешите опробовать?
Еще как разрешаем! Спешу в отсек, чтобы посмотреть на работу насоса. Вот его включили с пульта — ощущаем это по усилению шума прокачки забортной воды. Все специалисты поочередно прикладываются ухом к приставленному к подшипнику «слухачу» — длинной металлической трубке с раструбом. Протягивают его и мне:
— Послушайте, товарищ командир, нет посторонних шумов?
Прежде, чем я успеваю в этом убедиться, кто-то уже бросает в нетерпении:
— Да что его слушать! Будет работать, как зверь!
И действительно, работает, как зверь! Прямо из отсека даю распоряжение объявить об этом по кораблю. А сам смотрю на часы — лодка не сбилась с графика ни на один час.
В центральном посту меня ждут две радиограммы. Первая — обращение Военного совета ВМФ, подписанное главкомом адмиралом С.Горшковым и заместителем начальника Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота вице-адмиралом В.Гришановым. Наши руководители выражали уверенность, что при выполнении почетной и ответственной задачи матросы, старшины и офицеры проявят отличную боевую выучку, мужество, дисциплинированность и чувство патриотического долга перед Родиной. Вторая радиограмма прислана Г.Гасановым, главным энергетиком проекта, который, ознакомившись с техническим состоянием лодки, категорически требовал запретить «К-3» выход в море.
Но машина уже была запущена!
Мы входили в Арктический бассейн по нулевому меридиану между Гренландией и Шпицбергеном. Участок пути, где наиболее вероятна встреча с айсбергами — между 80 и 82 параллелями — шли на большой глубине. Наш пост наблюдения загодя обнаружил первую ледовую громадину, опускавшуюся на 25 м вглубь. За ней вскоре появилась следующая, потом еще одна. Мы старались по возможности избегать резких маневров, чтобы обогнуть их: важно методически правильно проверить наши навигационные комплексы.
Не меньшую опасность представляют и сталактиты — громадные языки, свисающие с нижней кромки льда. Самописцы приборов, вычерчивающих ее форму, рисуют самые причудливые линии. А ведь были исследователи, которые предлагали снабдить верхнюю часть подводных лодок полозьями, которые
