В спальне Оризиана было холодно, зато знакомо и уютно. Стук в дверь раздался как раз в тот момент, когда он закончил переодеваться. Это явилась Илэн, старшая над постельничими.
— Мы не знали, когда вы вернетесь, а то приготовили бы вам что-нибудь поесть. — Тепло и строгость удивительным образом сочетались в ее голосе. Разговаривая, она не прекращала подбирать и прижимать к груди сброшенную им одежду для верховой езды.
— Извини, Илэн, но я не голоден. Случайно так получилось; мы поели на ходу.
— Ну что ж, ничего страшного, просто это испортит вам желудок не хуже сырой рыбы. Хотите отдохнуть?
— Нет, я чувствую себя прекрасно.
Горничная нахмурилась:
— Может, хоть огонь развести и свет зажечь?
— Да, пожалуйста, — сразу отозвался Оризиан. Не такой он дурак, чтоб и от этого отказываться.
Не выпуская из рук одежду, она повернулась, чтобы пойти за свечкой.
— А где все, Илэн? — спросил Оризиан.
— Эньяра, наверное, у вашего отца. Ему все еще нехорошо.
— А Иньюрен?
Илэн возвела глаза к потолку, и Оризиан сразу почувствовал себя виноватым, он еще с детства помнил, как она бранилась, когда была чем-нибудь недовольна. Он гораздо реже, чем Эньяра или Фариль, бывал причиной неудовольствия горничной по поводу какого-либо несчастья, однако именно ему обычно доставались все последствия, поскольку он в отличие от них никогда не умел вовремя удрать. Сейчас он уже слишком взрослый, чтоб она его бранила, но когда Илэн что-то не одобряла, это всегда было заметно, да она и не желала скрывать недовольство. Иньюрен был советником отца и чуть ли не ближайшим другом Кеннета нан Ланнис-Хейга.
— Он, конечно, в своей комнате, — ответила Илэн и удалилась.
Оризиан колебался. Конечно, следовало бы сначала навестить отца, но уж очень хотелось оттянуть этот момент. Пожалуй, будет легче, если сперва зайти к Иньюрену. Хотя бы потому, что встреча с ним вызывает самые несложные и вполне понятные чувства.
Дверь в комнаты Иньюрена, расположенные на верхнем этаже главной башни, была закрыта. Оризиан прислушался и ничего не услышал. Тогда он постучал.
— Входи, Оризиан.
Едва войдя, он сразу почувствовал особенный запах, который был присущ только этому месту: интересная и сложная смесь запахов пергамента, кожи и трав. В небольшом помещении было очень тесно. Вдоль одной стены располагались забитые книгами полки; вдоль другой — связки трав, склянки и горшки с порошками, специями, даже с почвой. На древнем и, судя по отметинам, хорошо послужившем столе раскиданы бумаги, карты и ловко пристроена целая коллекция засушенных грибов. С третьей стороны за занавесом скрывалась крошечная комнатушка, в которой Иньюрен спал. В узком окне на жердочке прыгала ворона Идрин.
Сам Иньюрен сидел за письменным столом, положив перед собой несколько вырезанных из дерева фигурок и небольшую стопку манускриптов. Он вышел из-за стола и подошел приветствовать Оризиана. Невысокий мужчина средних лет с копной русых волос, в которых кое-где уже мелькали серебряные нити. Однако даже тот, кто встречал его впервые, сразу заметил бы, что это был на'кирим — дитя двух рас. В нем сошлись хуанин и киринин. Отец-киринин наградил его пронзительным взглядом прозрачных, чисто серых, суровых глаз, прекрасными чертами лица и тонкими, почти бесцветными губами своего жестокого рода. Тонкие, длинные пальцы с темноватыми ногтями тоже выдавали смешанное происхождение.
Были и другие признаки. У Иньюрена никогда не было детей: никакой на'кирим не мог их иметь. И еще была Доля, это таинственное, неосязаемое царство, лежащее за чертой действительности. Ни один чистокровный киринин, ни один чистокровный хуанин не понимал, как такое получалось, но ребенок смешанной крови иногда получал доступ к секретам и силам этого невидимого царства. Тех, в ком проявлялась такая связь с Долей, называли пробужденными. Иньюрен был одним из таких.
Сколько Оризиан себя помнил, Иньюрена всегда можно было найти здесь, в крошечных комнатах под крышей башни. Он появился в Колгласе еще до рождения Оризиана, найдя у Кеннета нан Ланнис-Хейга редкое по тем временам отношение к себе. Человек предложил дружбу на'кириму! Не все в замке разделяли подобные настроения — Война Порочных навсегда покончила с теми днями, когда хуанин и киринин шли рядом; потомство любого союза, бросившего вызов бремени той истории, не вызывало у окружающих большой доброжелательности, но еще меньшую приязнь они испытывали к пробужденным Долей. Однако Иньюрен долгие годы был верен правителю Колгласа. А с тех пор, как после смерти Лэрис и Фариля Кеннет впал в глубокую депрессию, Иньюрен стал многое значить и для Оризиана.
— Как прошла поездка? — спокойно и тепло спросил Иньюрен.
— Холодно. И немного сыро.
— В таком случае мы с Идрином рады видеть тебя. Как себя чувствует Кросан? Как прошли роды ребенка Нарадина?
Оризиан, наклонившись над столом, разглядывал грибы.
— Да все хорошо. У Кросана очень здоровый внук. Для чего это, Иньюрен? — Он ткнул в один из грибов.
На'кирим отмахнулся:
— Просто любопытно. Одни облегчают рождение детенышей, другие успокаивают больные суставы и так далее. Ничего существенного.
— Значит, ты опять был в лесу?
— Был. Склоны Кар Энгейса хранят много секретов для тех, кто знает, где искать.
— Когда же ты возьмешь меня с собой? — спросил Оризиан.
Иньюрен пожал плечами:
— Посмотрим. Может, скоро. Он всегда так говорил.
Оризиан подошел к Идрину и погладил блестящую грудку. Птица моргнула и склонила голову в надежде, что почешут затылок и шейку.
— У меня все еще остается слабая надежда, что в результате долгих и усердных поисков я найду средство, как излечивать ворон от непослушания, — проворчал Иньюрен.
— Но послушный Идрин это будет уже не Идрин.
— И то сказать.
Оризиан присел на краешек стола.
— Как отец? — тихо спросил он.
Иньюрен вернулся на свое место и вздохнул:
— Боюсь, что для него у меня нет средства. Не то чтобы я не помог ему, если бы мог, но он не хочет видеть никого, кроме твоей сестры. Она ухаживает за ним со времени твоего отъезда в Андуран. От этого его горе должно потихоньку ослабевать. Скоро он придет в себя, Оризиан.
— Он пойдет на праздник?
— Наверняка. Ты же знаешь, такие настроения, как его нынешнее, проходят.
— Знаю. Хотя, мне кажется, они с каждым разом становятся все продолжительнее. Боюсь, что однажды придет день, когда они его уже не оставят.
Губы Иньюрена печально дрогнули, он мгновение рассматривал юношу.
— Отправимся на охоту в первый день зимы? — спросил он. От этого вопроса лицо Оризиана немного посветлело.
— Можно. Я, пока был в Андуране, соскучился по соколам. Дядя Кросан предпочитает продираться по лесу со сворой гончих. Я вынужден был следовать за ним, но такая охота мне не очень нравится.
— Такова жизнь. Таны обязаны производить больше шума, чем простой смертный.
— А что планируется на День Рождения Зимы? — спросил Оризиан.
— Ну, это не у меня надо спрашивать. Как ты знаешь, половина того, что здесь происходит, — тайна для меня, — ответил Иньюрен.
