Паулюс засопел и ничего не сказал.
Они уже сворачивали палатку, когда к ним подошла какая-то женщина. Огрубелые мозолистые руки и ситцевая косынка, прикрывающая седые волосы, выдавали в ней рабочую местной фабрики. Она постояла немного в сторонке, смущённо улыбаясь, словно не решаясь подойти, а потом Женевьев поманила её, как подманивают детей, и женщина приблизилась. В грубых руках её был тряпичный узел, от которого горячо и сладко пахло свежим хлебом.
— Невестка испекла. Невестка печёт у меня, — пояснила она без какого бы то ни было приветствия. Женевьев внимательно на неё посмотрела, тогда как мужчины продолжали укладывать пожитки. Женщина протянула ей узелок с хлебом. Женевьев взяла и сказала:
— Благодарю вас, добрая женщина.
— Это вы добрая, госпожа, — сказала та, и в грубом лице её промелькнула вдруг искренняя жалость. — И господа ваши добрые, сразу видать, хоть и мертвяков потрошат. Только глупые вы. Но это ничего. Глупость, она ведь тем плоха, что часто во зло уводит, а доброте она не помеха.
— О чём вы говорите? — Женевьев нахмурилась — слова этой женщины понравились ей ещё меньше, чем этот странный жалостливый взгляд.
Та в ответ лишь развела своими натруженными руками.
— Так что ж… Вы ведь денег собрали на нашу больницу, так ведь?
— Да, но…
— Так вы кому их отдали-то? Говарду Пику, старшему лекарю?
— Именно, — сказала Женевьев, недоумевая. — Разве не он отвечает за больницу?
— Он, голубушка, он. Да только если он что и построит теперь на деньги-то ваши, то новую виллу себе за городом, подальше от фабрики. А больница как стояла в развалинах, так и будет стоять. Ему ведь потому в муниципалитете не давали денег, что он растратчик. Его и турнули бы, а не могут, потому как он нашего мэра свояк. Он и старую-то больницу так до обвала довёл — балки менять надо было, прежние давно сгнили, а он всё жался да скупердяйничал. У меня муж каменщик, он рассказывал. Ну да вы не здешние, знать не могли, а хотели как лучше. Вот я вам хлебушка невесткиного и принесла, хоть какой, думаю, прок.
Женщина снова смущённо улыбнулась, поклонилась принцессе Женевьев, словно не бродячая актриса стояла перед ней, а знатная дама, — и ушла.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой графиня Летиция Монлегюр принимает гостя
— Ну что, — сказал Паулюс, — довольны? Денег нет, голема нет, до ближайшего большого города двадцать две лиги. Есть ещё какие-нибудь гениальные идеи?
Он обращался к Джонатану, хотя гнев его, бесспорно, главным образом адресовался принцессе Женевьев.
Джонатан только развёл руками — гениальных идей у него не было, а принцесса ответила, сохраняя своё неизменное раздражающее спокойствие:
— Деньги есть. Последние три недели я, как вы знаете, откладывала часть выручки на непредвиденные расходы. Полагаю, что мы могли бы использовать их, чтобы купить немного люксия, и…
— Да много ты понимаешь! — взорвался ле-Паулюс. — Раскомандовалась тут! Откуда ты вообще взялась?! Кто ты, мать твою, такая, и по какому праву…
Он осёкся, потому что Джонатан стал подниматься с места, и лицо его не предвещало ровным счётом ничего хорошего. Женевьев напряглась, но не дрогнула и не сделала ничего, чтобы разнять назревающую драку. Она по-прежнему не считала своё решение неверным и не видела своей вины в том, что бюджет Анатомического театра пал жертвой её идеалов.
— Мы поступили правильно, — твёрдо сказала она. — И не наша вина, что в этом городе власть имущие столь непорядочны. В следующем…
— В следующем?! Ты на каждой стоянке, что ли, благотворительствовать собралась? А ну пошла отсюда! И хахаля своего забирай, а то ишь, погляди-ка на них…
— Никуда мы не пойдём, пока не возместим причинённый нами ущерб, — сказала принцесса. — Как бы то ни было, голем сломан, а это существенно снизит прибыль от представлений. Мы не уйдём, пока он не будет починен и пока вы не сможете благополучно продолжить путь, хотя бы и без нас.
Паулюс бессильно уронил сжатые кулаки. Джонатан следил за ним настороженным взглядом, готовый отреагировать в тот же миг, если парень забудется окончательно.
— Починить, — безнадёжно сказал Паулюс, махнув рукой. — Было бы это так просто.
— А ведь до поместья Монлегюр отсюда лиги полторы будет к северу, да? — внезапно спросил молчавший до сих пор доктор Мо, и оба спорящих молодых человека порывисто обернулись к нему.
Ни один из них не ответил на столь, казалось бы, неуместный вопрос. Принцесса же нахмурилась при упоминании имени, которое Август ле-Бейл не раз называл ей в числе имён её злейших врагов.
— Монлегюр? Великий дом? — переспросила она, и доктор Мо удивлённо поглядел на неё слезящимися глазами.
— А? Ну, не такой уж великий, там всего-то три этажа и садик… Хотя это вроде не основное поместье, не замок, а так, усадьба, но это ведь там госпожа с дочками живёт, верно же, Паулюс?
Паулюс ле-Паулюс отчего-то смутился, но тут же насупился, чтоб скрыть замешательство, и неохотно кивнул.
— Ну так это же очень удачно, что мы так близко сломались, — простодушно сказал доктор, улыбаясь своему импресарио и Джонатану с Женевьев заодно. — Что тут проехать-то — к завтрашнему утру на месте будем. Там и починят.
— В поместье Монлегюр чинят големов? — удивилась Женевьев, окончательно сбитая с толку.
— Да и не только чинят, а делают! Паулюс там-то его и раздобыл. Верно я говорю, Паулюс?
— Украл? — нахмурился Джонатан. Он всё никак не мог привыкнуть к своему статусу государственного преступника и по старой привычке весьма неблагожелательно относился ко всякого рода нарушениям закона. Закон ведь был почти то же самое, что Устав, только для всех.
— Не украл, — огрызнулся ле-Паулюс. — Подарили. Что, не веришь? Ну а мне плевать.
— Нет, мы верим, отчего же, — сказала Женевьев, глядя на Паулюса с внезапной симпатией. — Он вам так дорог, ваш Труди. Должно быть, его сделал человек, который очень важен для вас.
Джонатан удивлённо глянул на неё — ему такое бы и в голову не пришло. Но удивление на его лице через миг сменилось угрюмостью, словно предположение принцессы, которое не спешил опровергать Паулюс, ему отчего-то сильно не понравилось.
— Раз механик живёт в этом поместье, — продолжала принцесса, — то наше затруднение решено. Мы попросим его починить голема и…
— Тут кое-какая загвоздка, дамочка. И даже несколько. Во-первых, нас в поместье на порог не пустят — бродяг там не жалуют, уж мне-то можете поверить. А во-вторых… чёрт… не знаю… Ну, мне там помощи ждать не стоит. Мне там просто из принципа не помогут.
— Всё-таки украл? — спросил Джонатан со странной надеждой в голосе, но Паулюс только зыркнул на него и мрачно промолчал. Джонатан тоже опять помрачнел. Взгляд его, обращённый на ле-Паулюса, становился всё более неприязненным.
— Но у нас, насколько я понимаю, нет выбора, — со свойственным ей хладнокровным упрямством принцесса, разумеется, продолжала настаивать. — Вы говорите, что починить вашего Труди сможет не всякий. Я мало что смыслю в люксиевых машинах, мне казалось, сейчас в любом городке есть соответствующие специалисты, но вам видней. Голем нужен вам для привлечения публики, стало быть, его необходимо починить. Если вы не хотите идти в Монлегюр и просить этого вашего механика, я пойду сама.
— Нет! — резко сказал Джонатан.
