Клайв тотчас потерял сознание, разжал руки и пошёл ко дну.
Описывать дальнейшее он бы постеснялся, боясь быть принятым за спиритуалиста. Но если бы кому-то удалось напоить его достаточно сильно, то, сбиваясь и удивляясь собственным словам, он рассказал бы, что другой мир, тот, в который мы переходим, когда умираем, полон воды. Казалось бы, закономерное впечатление для человека, собравшегося тонуть, — однако мир этот не походил на тёмную вязкую пропасть морского дна. То есть сперва было, разумеется, ужасно темно, а потом вдруг стало светлеть, и Клайв, вероятно, узрел то самое неопознанное свечение, которое так или иначе описывают все посетители междумирья. Затем он увидел перед собой некое сооружение — какого рода, сказать было трудно, однако точно не из тех, которым место на дне бухты. А затем — и тут растерянность Клайва и смущение перед слушателем достигли бы предела — он увидел ангела. Ангел, правда, выглядел в высшей степени странно: он был велик, толст и неповоротлив, с большой шарообразной головой и длинным хвостом, более всего походившим на змеиный, извивавшимся в воде и терявшимся в мутном сиянии. Лик ангела был скрыт за стеклянной маской, и единственным, что выдавало его божественное происхождение, был нимб яркого света, исходящий из точки посередине лба. Это в высшей степени странное существо медленно подплыло (или правильнее сказать — подлетело?) к Клайву в мутной светящейся воде и подхватило его, а затем повлекло куда-то вверх… Тут Клайв терял нить рассуждений, или, точнее сказать, рухнул в полное беспамятство, так что дальнейшее живописать не мог. Но и этого, согласитесь, было бы вполне довольно, чтобы поднять его на смех. Оттого Клайв Ортега никогда никому не рассказывал об этом странном опыте, даже когда бывал мертвецки пьян.
Он совершенно не ожидал очнуться, поэтому пришёл в недоумение, открыв глаза и обнаружив себя не на дне морском, не среди сонма шароголовых ангелов и даже не на скалистом берегу бухты, сплёвывающим песок и водоросли. Он был в жилой комнате. Здесь было тепло и сухо, он лежал на узкой, но вполне удобной лежанке, укрытый шерстяным одеялом, и голова его — отменно болящая — была перевязана чьей-то, без сомнения, умелой рукой. Клайв пощупал повязку, поморщился, постонал, а затем выбрался из-под одеяла, задаваясь вопросом, что же это за рай такой, если и здесь болит голова, а если это ад, то почему боль попытались облегчить?
Вывод напрашивался очевидный для любого последователя новейших веяний, к которым относился и наш герой, оттого единственный верный ответ тотчас всплыл в его запутавшемся сознании. Ад и рай, разумеется, тут были совершенно ни при чём. Равно как и междумирье.
Комнатка, в которой он очнулся, была совсем крохотной, в ней, помимо постели Клайва, находилась только ещё одна такая же лежанка и низкий стенной шкафчик. Удивительно то, что сделано всё это было из жести — так же, как пол, потолок и стены, щели между которыми оказались тщательно законопачены. Низенькая полукруглая дверь была из того же материала. Клайв толкнул её больше с любопытством, чем с опаской, — и дверь качнулась вперёд, тут же гулко ударившись о стену. Слева от двери был тупик, а направо тянулся коридор, такой же узкий, как комнатушка, такой же жестяной и так же тщательно проконопаченный. Далеко впереди с потока свисал, слабо светясь, газовый рожок, и Клайв, проходя мимо, машинально тронул его рукой, отчего рожок закачался, посылая по стенам вертлявые тени.
Голоса он заслышал, ещё не дойдя до конца коридора, и, так как выбор был невелик, толкнул следующую дверь, оказавшись в неожиданно просторном и ярко освещённом зале.
— А вот и ваш друг! Уже проснулся. Доброго вам здоровья, господин незваный гость, — так поприветствовал Клайва Ортегу рослый старик с длинными, роскошными белыми усами и лысой, как коленка, головой, одетый в комбинезон на подтяжках и клетчатую рубаху вроде тех, которые любят фабричные рабочие и Эстер Монлегюр. Сама Эстер стояла с ним рядом, её волосы успели высохнуть и были забраны под некое подобие косынки, в которой Клайв заподозрил мужской носовой платок. Собственный её головной убор, которого она никогда не снимала, вероятно, нашёл свою судьбу на дне морском — там, где должна была найти её и сама Эстер.
— Э-э… — начал Клайв, немногословно и ёмко передав свои впечатления от этого зрелища.
Усатый старик, чем-то неуловимо напоминавший барона ле-Брейдиса — неодобрением в прищуренных выцветших глазах, вероятно, — терпеливо ждал, пока гость восстановит свой активный словарный запас во всей полноте.
— Однако же! — сказал Клайв, подходя поближе. — Это ещё что за хреновина?!
Вряд ли это было главное, чем ему следовало озаботиться в тот миг, но он ничего не смог с собой поделать. Его внимание неудержимо привлекла и приковала странная конструкция посреди комнаты, огороженная круглым столом с выдолбленной серединой и наклонной столешницей.
Стол был утыкан рычагами, проводами, кнопками и скважинами для заводных ключей, и всё это, страшно сказать, двигалось, гудело и урчало, накачивая гигантскую резиновую гусеницу, проходящую через вырез в столе от пола до потолка и, судя по всему, продолжавшую свой путь далее, в недрах этого странного дома.
— Это воздухосборник, — любезно пояснил усач, не без гордости поглядывая на отвисшую челюсть Клайва. — Благодаря сей нехитрой конструкции мы с вами, молодой человек, дышим и беседуем.
— И безо всякой люксии! — в полнейшем восторге воскликнула Эстер. Её голубые глаза сияли так, как сияли бы глаза столичной жеманницы при виде ларца с бриллиантами.
— Безо всякой, — подтвердил усач. — Немного механики, немного пневматики, но в основном энергия пара. Правда, довольно сложно доставлять сюда уголь, не подмочив в пути, но по рентабельности…
— Что это за место? — невежливо перебил его Клайв — к явному неудовольствию Эстер. — Кто вы? Как мы сюда попали? И где Джонатан с принцессой?
Старик приподнял кустистые брови, по пышности и роскошеству лишь немногим уступавшие его невероятным усам. Невольно закрадывалась мысль, что, если бы пересадить хоть часть этого великолепия ему на макушку, получилось бы весьма недурно.
— Ваш спутник, сударыня, наконец начинает задаваться очевидными вопросами. Это добрый знак. Похоже, его травма не столь сильна, как вы опасались.
По виду Эстер, которая жадно оглядывала «гусеницу» в центре комнаты, нельзя было заподозрить, что она опасалась за здоровье Клайва и что вообще помнила о его существовании, пока он не вошёл. Однако, по-видимому, это было не так, потому что она вдруг тревожно посмотрела на него и спросила, как он себя чувствует и не нужна ли ему перевязка.
— Чувствую я себя отвратительно, а про повязку судить не мне, поскольку я её не вижу, — немного раздражённо ответил Клайв и повторил вопрос, терзавший его сильнее всего: — Где Джонатан и Женевьев?
— Клайв, — сказала Эстер немного неловко, наконец подступив к нему ближе. — Этот человек — Мастер Пих. Он спас нас, вытащил из воды, когда вас ранило. Мы в его доме. Он утверждает…
— Со всей уверенностью, — вставил усач.
— …что обнаружил на дне два тела, которым нельзя уже было помочь, но, судя по его описанию, это были лодочники. Остальные либо добрались до берега, либо их подобрали на шлюп.
— И последнее куда более вероятно, — снова добавил старик, названный Мастером Пихом. — Так как лишь опытнейший пловец смог бы добраться до берега в такую погоду. А ваши друзья, как я понимаю, подобными умениями не блещут.
— Вы что же, прочесали всю бухту, раз говорите об этом так уверенно?
— В некотором роде, — сказал старик и нажал на один из рычагов.
Раздался ужасающий скрежет, заставивший Клайва подскочить на месте. Ему казалось, в комнате нет окон, но теперь он понимал, что ошибся: массивная жестяная заслонка медленно отползла в сторону, открыв некое подобие окна… или вернее сказать — иллюминатора, ибо оно было круглым, обитым заклёпанным металлом, и за ним лениво и сонно плавали рыбы. Одна из них ткнулась носом в стекло, отвернулась и удалилась с видом, исполненным непоколебимого достоинства. Клайв с трудом поборол желание последовать её примеру — увиденное было столь невероятно, что хотелось прилипнуть к стеклу не только носом, но и руками. Он, однако, сдержался и хотел задать новый вопрос, но вдруг за иллюминатором вспыхнул свет, такой яркий, что рыбы прыснули во все стороны, путаясь в водорослях и прячась меж сваленных на дне камней. Заскрежетал ещё один рычаг, потом пол дрогнул и стал медленно подниматься, вращаясь вокруг своей оси — вернее сказать, не столько пол, сколько всё здание, в котором они находились.
