отклонила предложение мэра отдохнуть и поужинать и тоном, который слишком хорошо знал Джонатан, тоном женщины, привыкшей повелевать, высказала желание тотчас осмотреть люксиевый источник.
Мэр явно всё ещё сомневался в полномочиях странных пришельцев, однако страх быть обвинённым в нарушении прямого приказа сверху возобладал над подозрительностью. Было десять часов вечера, когда Женевьев, Джонатан, Эстер и Клайв достигли северной оконечности островка, той, где почти сто лет назад смотритель маяка заметил странное золотое сияние.
Давно минули времена, когда люксий черпали буквально вёдрами. Нынче вокруг источника было воздвигнуто громадное здание, именовавшееся Люксиевой шахтой и выглядевшее как огромный полый столб, увитый внутри и снаружи десятком винтовых лестниц, смотровых площадок и добывающих платформ. К столбу были подведены шланги, по которым люксий откачивался насосами, затем сгружался в воздухонепроницаемые цистерны и отвозился в специальный закрытый порт. Наши герои в молчании и в некотором замешательстве оглядывали это громадное, неуклюжее и уродливое строение, более всего напоминавшее тюремную башню — так, словно кто-то решил заключить свет в клетку и нашёл способ это сделать. Мэр хотел сопровождать их, но принцесса заявила, что достаточно будет проводника, который покажет дорогу к открытой скважине, где виден сам люксиевый столб. Мэр пережил ещё одну, последнюю схватку подозрительности с боязнью опалы и в конце концов, махнув рукой, сдался (а про себя подумал, что недурно бы попросить у незваных гостей копию сопроводительной бумаги, просто на случай, если они вдруг окажутся диверсантами, шпионами или лазутчиками Гальтама).
Работник шахты, выделенный мэром в качестве сопровождающего, особой разговорчивостью не отличался. Оттого Женевьев спросила его сама:
— Почему это место называют шахтой? Ведь люксий добывают не в земле?
— Так-то оно так, — кивнул работник. — Только, видите ли, какое дело, сударыня: стеной его обнесли давно, ещё до революции, и столб тогда был повыше. А нынче он стал короче на добрых две дюжины футов. Так что сперва пришлось шланги пониже спускать, а потом и вовсе выводить дополнительные рукава для добычи с боковых сторон. Хотя всякому известно: тот люксий, что с боков, послабее будет. Надобно из самой серёдки брать, из сердцевины, как у нас говорят. Там совсем другое дело.
— Что-то вроде древесного сока? — спросил Джонатан.
— Да, вроде того. Если где-то люксиевая машина даёт сбой, так непременно оказывается, что это была отгрузка с боковых сторон. Про то не очень широко говорят, потому как боковой люксий тогда сразу упадёт в цене. Но вот так уж есть.
Разговаривая, они поднимались по винтовой лестнице, идущей по внутренней стороне стены. Слева от них были листы стали, а справа — высокий столб, увитый платформами, на большинстве из которых трудились люди.
— Вы используете ручной труд, — заметила Эстер. — Хотя могли бы поставить здесь люксиевые механизмы, которые бы и откачивали вам новое сырьё.
Рабочий кинул на неё уважительный взгляд.
— Понимаете в этом, барышня, а? Так-то оно так, но, видите, тут какое дело — что-то барахлить эти машинки стали в последнее время. Ручной труд — он понадёжнее будет. Ведь если добыча встанет хоть на час — это знаете какой убыток? Ох, лучше и не знать.
— И часто они сбоят?
— Да как… Оно и раньше бывало, те, кто тут с молодости работают, рассказывали всякое. Но после сорок девятого года, говорят, стало чаще. А в последние месяцы и вовсе чертовщина какая-то творится…
Рабочий внезапно понял, что совсем заболтался, и смолк. Никто не задал ему больше никаких вопросов. Они продолжали подъём в молчании, и каждый чувствовал то, что вряд ли смог бы описать, но что было отражением смутного ощущения, овладевшего остальными: ощущения, словно здесь, совсем рядом, невидимое и неслышное, отделённое от них железной стеной, таится нечто, чего они, возможно, не в силах будут понять. Эстер выразила это странное чувство, сделав то, что хотелось каждому: остановилась на очередной лестничной площадке и, перегнувшись через перила, протянула руку и прижала ладонь к стальной трубе.
— Холодная, — тихо ответила она на незаданный вопрос остальных.
Джонатан с Клайвом переглянулись. Женевьев даже не сбавила шаг, поднимаясь выше и выше.
Наконец они достигли площадки, находившейся примерно на уровне седьмого этажа — больше нигде во всей Шарми не было таких высоких строений, а может, и во всём мире. Лестница шла и дальше, ещё на несколько десятков футов, но там все площадки пустовали, только на самом верху, под стеклянной крышей, за которой мерцали звёзды, шумно гудел насос — там откачивался самый ценный люксий из «сердцевины» светового столба.
— Здесь сейчас вершина, — сказал рабочий, проводя их на пустующую платформу. — Ещё неделю назад она была на три фута выше, так что тут не успели переоборудовать откачку. Сейчас как раз пересменка, рабочие к насосам придут в полночь. Так что можете пока осмотреться, коли ваша воля.
— Благодарю вас, — сказала Женевьев и протянула ему руку. Рабочий глянул на неё с удивлением и робко пожал.
— Я вас будто бы где-то раньше видел, сударыня…
— Вы давно работаете здесь?
— Да уж лет почитай пятнадцать как…
— Тогда, — улыбнулась принцесса, и Джонатан мог поклясться, что никогда прежде не видел на её лице подобной улыбки, — вы, возможно, встречались с моим отцом. Он тоже бывал здесь… Говорят, мы похожи.
— Правда, бывал? Служил, что ли?
— Служил, — кивнула Женевьев. — И я теперь надеюсь послужить тоже. Не могли бы вы оставить здесь меня и моих друзей ненадолго? Обещаем ничего не трогать.
Рабочий пожал плечами.
— Только, глядите, вниз не свалитесь — далеко падать. Я обойду платформу и вернусь за вами.
Они дождались, пока он спустится на пролёт ниже, гремя стальными ступенями. Потом Клайв сказал:
— Теперь вы, прелестная принцесса, объясните наконец, какого чёрта мы здесь делаем?
— Теперь объясню, — кивнула Женевьев и, взглянув на Джонатана, добавила, словно бы извиняясь: — Теперь уже можно. Отец велел мне ни единой живой душе не говорить, куда и зачем я направляюсь. Иначе, говорил он, меня примут за умалишённую. А мне и так предстояла роль изгнанницы… кто же захочет помогать изгнаннице, тем более если она сумасшедшая?
— Я, — в изумлении сказал Джонатан. — Я бы стал, ваше высочество! Будь вы хоть трижды не в своём уме, вы ведь моя принцесса.
Женевьев мгновение не отводила глаз от его лица, а потом круто повернулась к Эстер и, схватив её руку, горячо пожала.
— Вы святая, — прошептала. — Вы святая, что отпустили его со мной, и… благодарю вас за это. Без вас я сейчас не стояла бы здесь.
Не дав Эстер времени ответить, принцесса выпустила её руку и продолжила, обращаясь ко всем:
— Времени у нас не так много, потому я постараюсь быть краткой. Я почти всю жизнь провела в разлуке с отцом, королём Альфредом, и лишь умирая, он призвал меня к себе. За минуту до того, как в его спальню ворвались убийцы — от которых спасли меня вы, Джонатан ле-Брейдис, — он сказал, что я должна поехать на Навью, подойти к источнику люксия и послушать, что он мне скажет. Корона — ничто, сказал мой отец, и деньги — ничто. В этой стране вот уже почти век власть держится на контроле над люксием. Но люксий не то, чем его считают.
— Не то, чем его считают? — переспросили Клайв и Джонатан разом.
— Так сказал мне отец. Люксий не так безволен, как все мы думаем, и лишь тот сможет управлять им, а стало быть, править Шарми, кто получит от него благословение. Ты должна, сказал он, испросить благословение у люксиевого источника, только тогда ты получишь право зваться королевой. Если тебя примут.
— Сударыня, — сказал Клайв, — не хочу показаться невежливым, но не думаете ли вы, что ваш
