толпы, никто не обращает на меня внимания, потом надо мной склоняется женщина в синей униформе. Записывает моё имя.
— Список выживших? — спрашиваю, — Could I see the list of survivors?
Кладёт мне руку на лоб, вздыхает, уходит куда-то, возвращается с махровым полотенцем и папкой в руках.
— Tell me the names!
Кутаюсь в полотенце, пытаясь унять дрожь, хриплю ваши имена. Женщина хмурится и качает головой в ответ. Никого из вас нет в списке. Просит не волноваться, мол, скоро остров, окажут медицинскую помощь в больнице, а сейчас лучше не двигаться. Спрашивает, не нужно ли мне чего.
— Mirror!
Дайте зеркало. Удивлённо молчит, пожимает плечами: не на бал едем. Зеркало, — твержу всё настойчивее. Приносит.
Я смотрю в зеркало и в отражении вижу берег. Вот он, финал моего сна.
Дождь прекратился, вспыхнули свечи. В комнате стало светло, но похолодало, пар шёл изо рта. Я накинул на плечи плед, Арно обхватил себя крыльями и съёжился в кресле Маугли напротив меня. Бесприютно сидящий на краешке напоминал нахохлившегося гигантского воробья.
— Альтернатива всегда есть, — сказал он, — Маугли очнулась в параллельном мире, где вы трое погибли, а её вытащили. Море спасает тех, кто носит имя его. Марина. Дар Посейдона. Вернёт настоящее имя, закроет дверь в свои сны, и братство Псов отпустит её. Время залечит боль утраты, ваши лица постепенно исчезнут из памяти.
— Она не была ни в башне мёртвого города, ни в зелёной комнате?
— Нет. В том мире вы расстались с ней на пароме.
— Что ж… Она счастлива там?
— Да, вполне. Выйдет замуж на острове любви, будет жить в доме у моря. Вокруг дома вырастут каштаны. Неспешная жизнь в тени деревьев.
— А как же статуи? Она мечтала быть скульптором.
— Чем плох прибрежный песок? По мне, так жила бы спокойно, искала бы взглядом свечение на горизонте и не находила. Маугли была счастлива на песчаной косе, лепила чешую змея, глотающего хвост. Мгновения, когда пальцы перебирают песчинки, череда дней в безвременье, напрасная, но неисчерпаемая радость. Не суждено. На побережье обрушится гроза. После удара молнии песок превращается в стекло, в зеркало воспоминаний, и люди начинают жить прошлым. Не всех молния убивает, иных делает ясновидящими, наделяет талантом писать музыку, стихи или картины. Озарения. Прометеева искра. Марина вспомнит лик атланта. Попросит мужа купить мрамор и инструменты и обустроить мастерскую на заднем дворе. Через год примет участие в местной выставке с единственной — первой и последней — статуей атланта, сенсацией, ошеломившей зрителей. Весть о ней разнесётся далеко за пределы острова.
— Хотел бы я взглянуть на атланта!
— В прихожей на стене висит зеркало. Встань, подойди к нему.
Зеркало потемнело, покрылось пятнами — патина времени. Долго смотрел в глаза самому себе, предвкушая, что вот-вот начнётся кино о новой жизни Маугли. Но зеркальный экран точно застыл, подёрнулся льдом.
— Эй, оно ничего не показывает! — крикнул в распахнутую в комнату дверь.
Арно засмеялся.
— И не должно. Любовь делает людей похожими друг на друга. В атланте и ты, и зрители узнали себя. Фокусник снял маску и растворился в нас.
— То есть вечная слава? Мечты сбываются?
— Слава не принесёт ей счастья. Дуракам слава тешит самолюбие, а умный человек не может не понимать, не догадываться, что успех — случайная выигрышная карта, и Дьявол потребует платить по счетам. Бесценное заберёт: жизнь, здоровье, любовь, красоту, дом, семью, близких друзей… А самым знаменитым человеком на планете был Человек-Слон: родился уродом, заплатил вперёд. Одарённые не мечтают о славе, лишь завершить начатое, взорваться Сверхновой, высказаться и быть понятыми. Марине тоже придётся вернуть долги: прикосновение к любой твёрдой поверхности начнёт вселять в неё ужас. Фобия столешниц, дверных ручек, подлокотников, стен, пола, каменной мостовой… Отчаяние и невозможность выйти из дома, где ноги утопают в мягких коврах. Муж будет носить её на руках до пляжа с рыхлым песком и обратно до постели. Незавидная участь, не так ли?
— И дорога моя сожжена, — вспомнил любимую фразу Маугли, — жаль, что лепила с меня, по памяти. А я не могу ей помочь.
— Можешь думать и так, наслаждаясь чувством вины. А можешь помочь. Эвридика вернулась и ждёт Орфея. Давно пора переписать миф. Для любви живой человек не нужен, нужна иллюзия, мечта о нём. Будете догонять друг друга из жизни в жизнь, искать и узнавать в разных телах, заново зажигать радуги. Любишь не человека, а чувства к нему…
— Постой, так я не последний рождённый?
— Выпей из чаши. Что в ней?
Зубы стукнулись о железный край, отхлебнул вязкой горечи.
— Гранатовый сок!
— Перерождение. Я же сказал, альтернатива всегда есть. Кому ты там нужен, в свете, со своими цветочками? Будешь вертеться на чёртовом колесе жизней, пока не дозреешь.
И Арно заходил взад-вперёд по комнате, выискивая что-то взглядом на полу.
— Где же он?..
Смотрел на него и не мог выдавить из себя ни звука. Израсходовал последние силы, волю, мысли — всё своё существо до вздоха, до капельки пота и молекулы крови, готовился с честью пройти по мосту над рекой времени. Ни о чём другом и не думал, не жалел себя более, самому себе стал посторонним. А сейчас у меня перед носом сожгли этот мост со словами «прогуляйся по окрестностям, погода хорошая». Так чувствовал бы себя Иисус, если бы Пилат не умыл руки; смертник, на чьей шее вдруг оборвалась верёвка; герой, чьи подвиги и войну позабыли; неизлечимо больной, простившийся с родными и написавший завещание, которого внезапно объявили здоровым и просят прощения за ошибку в диагнозе.
Поднял и протянул мне малахитового дрозда.
— Вернули тебе психофору. Цветные сны всесильны. Придёшь на землю, не обижай дроздов, твой ангел если и примет, то его обличие.
Птичья фигурка плясала в негнущихся непослушных пальцах. На миг ощутил себя человеком. Закипает летняя ночь, черна и душиста, как смола. В замочную скважину неба глядит, не мигая, на парк жёлтый глаз луны. Светлячки в аллеях — лунные слёзы. Стрекочут цикады. Где-то вдалеке плещется море. На холме над парком высится незнакомый город. Жаркая тишина, пронзённая ожиданием. Услышу ли голос дрозда? Говорят, иногда они поют по ночам. О чём можно петь и чего ждать в полнолуние, как не встречи, страшного и счастливого рубежа, разделившего жизнь надвое, на «до» и «после»?
— Как мы встретимся?
— Ты излечишь её от болезни.
