Оранжевые блики от разгоревшейся печи прыгают по полу, потрескивают смолистые поленья. Гошка берет в руки по фигуре, прячет за спину. Студент не любит играть черными и молчит, пытливо заглядывает в лицо Гошки, пытаясь отгадать по глазам, в какой руке у него белые.
— Левая! — Он схватил его за рукав: — Кажи!
Гошка разжал кулак, засмеялся. Женька закатил глаза, простонал:
— Ну невезу-уха. Все время черные!
Через полчаса вернулся Сергей. Он подсел к столику Харлампия мрачный, вытряхнул на ладонь из флакончика таблетку пирамидона, положил в рот.
— Сейчас с рабочими разговаривал.
— О чем же?
— Не верят, что тут когда-нибудь начнем работы. — Сергей хрустнул таблеткой, поморщился. — Я вот о чем подумал: нам не справляться надо — прилетит вертолет или не прилетит, а требовать его. Разумнее будет перебраться с этого участка на другой и начать работы. Здесь неизвестно сколько прождем.
— Легко ты рассудил, — укорил Харлампий. — Нас на другой участок до тех пор не перебросят, пока этот не оценим. Кому хочется расходы по лишней транспортировке на собственную шею принимать? Никому. Стало быть, подождем. Вон на соседних гольцах снег уже сошел.
— Они ниже нашего, — возразил Сергей.
— Выше, ниже!.. Чего теперь-то шумиху поднимать? Надо было на базе паниковать, упираться. — Харлампий перебросил бумаги с места на место. — А то ведь как было? Никто и рта не раскрыл…
— Гошка протестовал.
— …а теперь, задним числом, крик поднимать не стоит. На базе не хуже твоего знают о нашем положении.
— Странно все это. Майский план сгорел, июньский горит, никакой отчетности им не шлем, а руководству хоть бы хны. Почему ни разу не прилетят, не глянут своими глазами? Ведь не все же время нет летной погоды! — Сергей отодвинул плошку к начальнику, сказал, глядя в его высветленные глаза: — Я десять лет в экспедициях и всякого насмотрелся, но, чтобы пятнадцать человек в течение сорока дней били баклуши, такого видеть не приходилось. Возможно, в вашей экспедиции такое в порядке вещей, я не знаю, я человек новый, но… головотяпство это, вот как называется!
— Ну и по-другому можно назвать, — мягко заговорил Харлампий. — К примеру — стечением обстоятельств. По-всякому можно назвать, но все это будут голые слова, а вот две тысячи кубов канав выкопать надо, это факт, вот он, в бумагу вписан. А где прикажешь копать?.. Здесь! Снег сойдет и нажмем, дадим план. Попутно пойдет съемка, то да се, перекроем кое-что, выкрутимся. — Он оттолкнул плошку назад к Сергею, приказал из потемок: — Не паниковать. Будем ждать, пока оголится земля.
— Мы, ИТР, подождать можем, но какой смысл держать канавщиков? — не сдавался Сергей. — Пусть развезут их по другим отрядам, где их можно использовать. Временно. Ведь отдачи от них никакой. Один ропот.
— Я это понимаю. — Харлампий поправил фитилек коптилки. — Вот сижу, дни им актирую, нарядики выписываю в счет будущих заработков. Проведу каждому авансом по триста рублей, и ропот утихнет. Начнем работы — удержу разницу.
— Это в перспективе, — все больше мрачнея, ответил Сергей. — И бог знает в какой еще.
— Ты на своем не стой, Сергей Иванович, не упрямься, — набычившись, с заметной угрозой предупредил Харлампий. — Ну, потребуем вывезти рабочих. А какие разговоры по базе пойдут, тебе известно?.. Скажут, не справился Ползунов с обязанностями, отвык от полевых условий. Допускаю — снимут меня. Но и ты, как геолог отряда, слетишь. Не знаю, как тебя, а меня такая перспектива не манит. Так что, Сережа, пусть будет все как есть, а начнем кубы выдавать, покажем — справляемся с обязанностями или нет.
— Да, но время упущено, и понимаешь, — Сергей пошевелил пальцами, — дух из рабочих вышел.
— Ну, хватит! — Харлампий пристукнул ладонью. — Я сказал — рубли от них не уйдут. Я не дерево какое-нибудь, понимаю, всем надо есть.
— И пить! — подсказал Женька, водя над доской ферзем.
— И пить! Да! — Харлампий развернулся к шахматистам. — Прошу не вмешиваться в серьезный разговор!
Сергея снова начал донимать зуб, он кривил лицо, с шумом подсасывал воздух, потом решительно поднялся, подошел к ребятам.
— Слушай, — он потемневшими, вымученными глазами смотрел на Гошку. — Будешь связываться с базой, передай, что требуем снять нас с участка.
— Что-о? — Харлампий приподнялся над столиком. — Ты… Ты по какому праву распоряжаешься?!
— Или требуем начальника экспедиции, — докончил Сергей и повернулся к Харлампию. — Распоряжаюсь по праву геолога отряда.
— Та-ак, — начальник растерянно заводил глазами. — Сидели, терпели и — на тебе! Недельку какую- то переждать не можем, сами на рога лезем!
Гошка злорадно хохотнул и снял Женькиного ферзя.
— Мат? — не поверил Женька. — Я зевну-ул! Верни ферзя-а!
— Прекратите бедлам! — фистулой перекрыл Женькин вой Харлампий. — Слова сказать нельзя! Не отряд, а содом какой-то, гоморра. Тут, понимаешь, — он подолбил в лоб костяшками пальцев, — голову от забот пучит, а они!..
В палатке стало тихо.
— Продул, сдаюсь, — шепотом признал свое поражение студент и смахнул фигуры с доски. Гошка снизу вверх глянул на Сергея, спросил:
— Чьей подписью скрепить телеграмму?
Сергей пожал плечом:
— Моей, разумеется.
— Я арестовываю рацию! — объявил Харлампий.
— То есть? — заморгал Гошка. — Каким образом?
В палатку поскреблась и робко вошла повариха Вера. Свет, едва пробиваясь сквозь брезент у входа, бледно обрисовывает ее узкое вдовье лицо.
— Обедать будете? — тихо спрашивает она.
— Попозже, — ответил Харлампий. — Накормите сперва рабочих.
Вера из-под низко повязанной косынки смотрела на малиново раскрасневшуюся печку, не уходила. Женька надернул штаны, влез босыми ногами в сапоги.
— Пойду похлебаю, вы тут без меня разберетесь, — шептал он. — Тебе, маэстро, могу обед на дом доставить, но только за две свечки. Учитываю мой проигрыш и предстоящий нервный криз.
— Тащи, дам две, — улыбнулся Гошка. — Вера, что ты там вкусного напарила?
— Сечку, — повариха виновато вздохнула, — ка-ашу.
— Что такое, Смирнова? — с неотошедшим гневом спросил Харлампий. — Опять эта сечка!.. Нету других продуктов, что ли?
Повариха переступила грязными сапогами, потупилась.
— Да я б и первое, да я б и второе какое получше сготовила, да печурка одна, махонькая. — Вера затеребила кофту. — Цельный день вокруг нее топчусь, по лыве плаваю. Попросила ребят, чтоб хоть воду из кухни отвели, говорят: «Нам и так хорошо». А у меня уж ноги околодили-и.
Она всхлипнула, прижала к губам конец косынки и вышла. Следом с миской в руке выскользнул Женька. Харлампий убрал бумаги во вьючный ящик, постоял у печки, подумал и сел бриться.
После обеда в палатку ИТР зашли двое рабочих-канавщиков.
— Можно? — спросил щуплый, похожий на подростка, тридцатилетний Васька, за пристрастие к густому чаю прозванный Чифиристом. Его вечно знобит, он плотно запахивается полами телогрейки и всовывает в рукава, как в муфту, бледные, суетливые руки.
