Танковый бой с фашистами под Гродно был ожесточенным и кровопролитным. В тот день танкисты четырежды отбивали атаки врага. Но силы были неравные. Контуженного и раненного в левую руку подполковника Иванова поздно вечером вытащили из разбитого танка местные жители. Остальной экипаж погиб. С этого дня, ориентируясь по карте и компасу, танкист упорно шел на восток, к линии фронта. Рана у него была легкая, первые дни он даже не ощущал особой боли. Питался чем придется, спал в лесу или в заброшенных лесных сторожках.
На десятые сутки ему удалось благополучно обойти Минск, и вот… оказался в сарае Климковичей.
За всю свою нелегкую дорогу он ни разу не встретился с фашистами. И теперь вдруг едва не попал прямо к ним в лапы. Хуже всего, что выбраться из этой западни у него уже не хватало сил. Единственное спасение — довериться этому мальчишке и полностью положиться на его находчивость и сообразительность. «Пережду день, а ночью как-нибудь выберусь в лес, — думал танкист. — Если обнаружат гитлеровцы, живым не сдамся… Семь пуль им, а восьмую — себе…»
Перед тем как забраться на чердак, он спросил:
— Нет ли у тебя, дружок, чистой тряпки? Надо бы рану перевязать, горит, окаянная.
— Нету… Хотя… Я сейчас сбегаю в баню. Батька с теткой и не услышат, как я открою сундук… Они спят еще.
— Подогоди, — остановил его Иванов. — Это опасно. Тебя могут увидеть солдаты, они уже, наверно, не спят. Да и брать без разрешения нельзя. Лучше уж попроси кусок тряпки для чего-нибудь.
— Тетка ни за что мне не даст, скажет, опять змея буду делать. Не могу же я ей сказать, что это для вас… Правда? А фрицы на меня не обращают внимания. Дрыхнут они еще. Это точно.
— Ну хорошо, иди. Только быстрее. А с теткой твоей мы как-нибудь потом сочтемся.
Саша приоткрыл дверь, внимательно осмотрел двор и, не заметив ничего опасного, помчался по огороду к бане.
Через пять минут он вернулся очень расстроенный, держа в руках голубую майку.
— Сундук на замке. А все простыни там. Может, моей майкой можно перевязать? Я ее снял с веревки, — не очень уверенно спросил он.
— Перевязывай майкой, бог с ней. Только сперва промой мне немножко рану, — попросил Иванов. — Майка-то чистая?
— Чистая. Тетка только вчера вечером ее выстирала, — обрадовался Саша. — А чтоб не было заражения, я вам рану смажу йодом. — Он торопливо вытащил из кармана небольшой пузырек с темно- оранжевой жидкостью. — На окне стоял, вчера отец порезанный палец смазывал.
Саша разорвал майку, аккуратно промыл водой рану, потом смазал ее йодом и туго завязал майкой.
— Быть тебе фельдшером, Саша, — похвалил его танкист.
Уложив раненого на душистом сене, Саша предупредил:
— Как только фрицы уйдут на завтрак, я вам принесу чего-нибудь поесть.
…В нашем доме еще все спали, когда Саша осторожно открыл одну половину окна, влез в комнату и шмыгнул ко мне под теплое одеяло. Так он не раз делал. Я даже специально окно не закрывал на ночь. Разбуженная шумом, мать недовольно проворчала:
— Нету вам, черти, покоя ни днем ни ночью. Смотрите, добегаетесь, перестреляют вас патрули.
— Мы, тетя, патрулей обходим, а пришел я так рано, потому что важное дело есть. Может, человек умирает, а вы ругаетесь, — тихо ответил Саша.
Но мать, не расслышав его слов, уснула.
— Кто умирает? — насторожился я.
— Еще не умирает, но может умереть. Его надо немедленно спасать, — зашептал мне на ухо Саша.
Возбуждение друга передалось и мне, спать уже не хотелось. Я попросил его рассказать мне все по порядку.
— Он не может долго оставаться в сарае. Это рискованно. Надо найти ему надежное место и вылечить, — горячо убеждал меня Саша.
Большие стенные часы пробили восемь раз, а мы все лежали и думали, как спасти раненого танкиста.
— Давай переведем его ночью в дом к Кончику, — предложил Саша. — Немцы там не поселятся. Им, гадам, все только чистенькое подавай.
— Еще обидится, что мы его в такой дом привели. Там же грязища и крыс, наверно, полно.
— Раз там давно не живут люди, значит, и крыс нет. А грязь мы сегодня уберем, — сказал Саша.
— А лечить как будем? — спросил я друга. — Ведь мы в медицине совсем не разбираемся.
— Гляжу я на тебя и удивляюсь. Знаешь, как я ему рану перевязал? Не веришь? А он сказал: «Молодец, Сашка, ты настоящий доктор». Еще несколько раз сделаю перевязку, и танкист выздоровеет. Потом переправим его через Березину. А может, он и нас с собой возьмет на фронт? Примет к себе в часть, и будем с ним вместе воевать. Вот было бы здорово! Правда?
— Не возьмет он нас, — вздохнул я, — скажет, не выросли еще.
— А мы его попросим, скажем, что теперь Родину должны все защищать. Только бы быстрее поправился, — загорелся Саша. Потом как-то зло посмотрел на меня и спросил: — Так ты согласен перевести командира к Кончику?
Я задумался. Лучшего места нам не найти. Уже с полмесяца по соседству с нами пустовал небольшой домик, хозяин которого с первых дней войны ушел на фронт, а жена его с детьми, заколотив окна и двери, уехала к родственникам в деревню.
Несколько раз в этот день мы забирались на чердак и разговаривали с Ивановым. Когда танкист в первый раз увидел меня, он молча посмотрел на Сашу. Тот сразу понял его и успокоил:
— Это мой друг. Мы с ним придумали, как вас спасти. А пока вот, поешьте, — Саша подал Иванову бутылку молока и большую краюху хлеба.
Мы рассказывали Иванову о своем плане, а сами в это время наблюдали за фашистами, которые, вернувшись из столовой, беспрерывно шныряли по двору.
— Ночью, когда фрицы заснут, мы вас незаметно выведем из сарая и огородами проведем в пустой дом. Поправитесь — пойдете к линии фронта, — сказал Саша.
— Дорогие вы мои ребятки, — зашептал танкист. — С вашим планом я согласен. Ночью попробуем его осуществить. А теперь идите отсюда. Заметят нас вместе — погибнем все. Лучше уж я один..
Вышмыгнув из сарая и закрыв дверь на большой круглый замок, мы помчались подготавливать новое место для раненого командира.
Ночью, когда пьяные фашисты наконец угомонились и заснули, мы провели танкиста огородами в маленький домик по улице Первомайской. Саша и я, как могли, охраняли и лечили раненого. Но Иванову с каждым днем становилось все хуже и хуже. Рана не заживала и сильно гноилась, температура держалась высокая. Вскоре ему стало совсем плохо.
Как-то утром мы принесли танкисту банку рыбных консервов, которую выменяли на базаре за велосипедную шину. Танкист нас не узнал. Он лежал на старенькой кровати и бредил. Мы страшно перепугались.
— Он умирает, — заплакал Саша и начал трясти Иванова за плечи. — Надо кого-нибудь позвать.
— Не тряси, ему же больно, — накинулся я на Сашу. — Это из-за твоих перевязок он не поправляется. Говорил тебе, что надо обо всем рассказать моему отцу. А ты — «мы сами вылечим» вот и вылечили…
— Что же теперь делать? Что делать? — Саша виновато посматривал то на меня, то на бредившего танкиста.
— Я пойду за отцом. Будь что будет, но я ему все расскажу.
— Беги быстрее. И скажи, что во всем виноват я, — сказал Саша.
Через несколько минут я уже был дома и отозвал отца за сарай. Он, конечно, не понимал, почему у меня такой таинственный вид, и шутя спросил:
— Что стряслось? Опять собаку в колодец забросил?
Он припомнил случай, который произошел со мной накануне войны. Как-то мать послала меня по
