целая стена льда.
Ренн села и некоторое время сидела, ощущая сильное головокружение и сжимая руками виски, в которых мучительно пульсировала боль. Ей было так плохо, что, когда Торак вернулся, она попросила его бросить немного охры у входа в их снежную нору. Такая защита, конечно, значительно слабее магических линий, которые может провести только колдун, но и это все же лучше, чем ничего. А сил, чтобы вылезти из норы и провести магические линии, у Ренн уже не осталось. Возможно, впрочем, тот человек из дерна поможет им и отпугнет от их убежища токоротов.
Повернувшись набок, Ренн смотрела в щель, оставленную специально, чтобы не задохнуться в снежной норе, и пыталась понять, что же все-таки задумала Эостра.
Совершенно ясно, что более всего Повелительнице Филинов нужна способность Торака вселяться в других. Ей нужна его блуждающая душа. Но разве может она ее отнять? Как, собственно, она хочет ею воспользоваться? И когда предпримет попытку захватить самого Торака?
Услышав, что Торак заполз в убежище, Ренн устало прикрыла глаза. Она слышала, как он снимает башмаки и подкладывает их себе под голову вместо подушки, а потом залезает в спальный мешок. Он спросил, не стало ли ей лучше, и она сказала, что не стало, а он ей посочувствовал. Через некоторое время дыхание его стало спокойным, сонным. Как и Волк, он обладал способностью засыпать почти мгновенно.
Примерно к полуночи взошла наполовину съеденная луна, и Ренн безмолвно попросила ее о помощи. Она всегда чувствовала свою близость к луне. И ей всегда было жаль, когда небесный медведь отгрызал от луны по куску, а потом и вовсе ее съедал. Но в глубине души Ренн твердо знала: луна всегда возрождается и снова возвращается на небо.
Ренн вдруг окончательно сбросила с себя сонное оцепенение.
«Как же я раньше этого не поняла? Я ведь совершенно не обращала внимания на луну!»
Через несколько дней луна будет окончательно съедена небесным медведем; наступит время «черной луны». А это время особенное: в это время Всемирный Дух превращается из мужчины с оленьими рогами на голове в женщину с красными, как ветки ивы, волосами, и наступает Ночь Душ. Самая опасная ночь в году, когда духи гуляют на свободе, когда они ищут свои племена, которые навсегда покинули. В эту ночь мертвые ближе всего подходят к живым.
Ночь Душ. Ночь
Вот чего ждет Эостра! Внутри у Ренн все сжалось от страха: она поняла, насколько точно это соответствует тем давним предвидениям Саеунн и ее самой.
До сих пор Ренн упорно гнала от себя даже мысли об этом, загоняла их в самые дальние уголки своей души. И все-таки скоро ей придется все рассказать Тораку.
Ренн села и посмотрела на Торака: он крепко спал и хмурился во сне. В последнее время он вообще спал так, словно вообще не хотел просыпаться.
«Это несправедливо! — с возмущением думала Ренн. — Почему именно Торак должен быть этим Слушающим? Почему именно он должен быть не таким, как все?»
Повернувшись набок, Торак глубже зарылся в свой спальный мешок, и отросшие волосы упали ему на лицо.
«Я все ему расскажу, — решила Ренн. — Но не сейчас».
И потом, думала она, темная ночь на этих пустынных холмах — не самое лучшее время для разговоров о пророчествах; а тонкая линия охры у входа в их убежище — защита весьма ненадежная. Кто знает, какое существо таится снаружи, желая подслушать их разговор?
Глава пятнадцатая
Фин-Кединн смотрел, как лесная куница взлетает вверх по стволу дерева. Затем двинулся дальше — осторожно, почти беззвучно. Тот, кого он искал, вполне возможно, прислушивается.
Много дней он осматривал те места, где когда-то любил охотиться вместе с другими охотниками. На самой границе Сердца Леса в племени Рыси ему сообщили, что слышно о том, кого он ищет; а люди из племени Летучей Мыши даже вроде бы видели некие следы, и это заставило Фин-Кединна снова двинуться на юг. И вот теперь, пока он бродит по этому ущелью, Торак и Ренн где-то там, в постоянной опасности, одни против могущественной Эостры…
Вокруг все застыло и казалось совершенно неподвижным. А ведь еще совсем недавно эти скалы были полны гулкого эха, и меж ними бежала болтливая река, которую ледяная буря сковала теперь своим морозным дыханием, каждую каплю воды превратив в лед. Теперь речке придется ждать конца зимы. Вон та волна так и застыла, налетев на валун, и тоже будет дожидаться теплых весенних дней, чтобы вновь взметнуться и помчаться дальше.
Тропа привела Фин-Кединна к развилке. Одна извилистая тропинка шла на запад, вторая — на восток, в глубь холмов. Никаких следов на снегу не было. Что ж, придется надеяться, что Лес сам выведет его, куда нужно. Поможет, конечно, и то, что он когда-то неплохо знал того, кого ищет.
Он сделал несколько шагов по первой тропе. Из-под ног у него вспорхнул дятел. Взлетел на сосну и, наклонив ярко-красную головку, уставился на него.
Затем вдали послышалось щелканье белки, скачущей с ветки на ветку. Фин-Кединн прошел еще немного и на пеньке нашел кучку экскрементов, обладавших сложным, мускусным запахом. Это, конечно, лесная куница; возможно, та самая, которую он уже видел.
«Нет, здесь слишком много лесных обитателей, — подумал он. — Пожалуй, это все-таки не та тропа».
Фин-Кединн вернулся к развилке и пошел по второй тропинке. Могучие ели вокруг были похожи на замороженные белые конусы. Под одним таким конусом зубр проломил лед копытами, желая добраться до сухого кипрея.
Само по себе это, собственно, ни о чем не свидетельствовало, но среди остатков кипрея Фин-Кединн заметил обнажившийся сосновый корень с частично содранной корой. А к корню прилип плотный блестящий коричневый волосок. Фин-Кединн догадался, что после зубра сюда приходил благородный олень и немного погрыз сосновый корень; но хорошенько полакомиться не успел: что-то его спугнуло. Следы, оставленные оленем возле тропинки, были глубоки и находились на расстоянии широкого прыжка друг от друга. Значит, за оленем кто-то гнался?
«Но кто? Не медведь — это ясно. Медведи уже залегли спать на всю зиму. Может, рысь? Или волк? Вряд ли, — подумал Фин-Кединн. Он не заметил ни желтых пахучих отметин на снегу, ни царапин на коре деревьев, оставленных когтями рыси. — Наверное, — решил он, — это все же был какой-то одинокий охотник; скорее всего, это он заставил оленя спасаться бегством».
Спускались сумерки. Вскоре зажгутся первые звезды, а вот луна, уже наполовину съеденная небесным медведем, взойдет не раньше полуночи. Фин-Кединн прошел еще несколько шагов и остановился, услышав вдали предупреждающий крик сойки. А чуть позже прямо у него над головой раздался сухой шелест крыльев, и сойка, будя дребезжащее эхо, завопила еще громче.
А ведь она была высоко над вершиной холма, когда закричала в первый раз; там она его никак увидеть не могла, и Фин-Кединн догадывался: то, что ее вспугнуло, где-то там, ближе к вершине. Он хорошо знал эти холмы. Вон впереди скалистый утес — отличное место, чтобы, спрятавшись, следить за всеми, кто приближается к этому холму. Ну а если он ошибается, если там никого нет, то утес пригодится и ему самому в качестве места для ночлега.
Поднимаясь на утес, он уловил запах древесного дыма. Костер?
Потом услышал, как треснула ветка. А может, трещали дрова в костре?
