когда заговорил, голос его звучал громко и отчетливо.
– Уходи от Николаса.
– Не могу. Это убьет его.
– Подумай о себе, Сирена… пожалуйста. Ведь ты хочешь именно этого.
– Как можешь ты это знать? – крикнула она, возмущенная его несокрушимым эгоизмом. И в то же самое время боролась с собой, боясь, что не удержится и бросится в его объятия. Чтобы уберечь себя от этого опрометчивого поступка, Сирена вцепилась в ручку двери и… неожиданно для себя проговорила: – Я подумаю, Ройоль.
– Обещаешь?
– Обещаю.
9
– Простите, что беспокою вас, мисс Фергюссон, но какая-то дама спрашивает вашего отца. Вы сами поговорите с ней?
Голос секретарши звучал виновато.
Люна не могла скрыть своего раздражения.
– Мне кажется, я выразилась достаточно ясно: никаких переговоров. Придумайте что-нибудь – ну, что он уехал по делам или еще что – только не говорите правду.
– Я так и сказала, но она настаивает, чтобы ее связали с ним. По ее словам, дело неотложное.
– Хорошо, соедините меня, – сдалась Люна.
После небольшой паузы в трубке раздался приятный женский голос.
– Я говорю с Люной Фергюссон?
– Да. Кто вы?
– Леди Сирена Фрейзер-Уэст. Мне нужно поговорить с вашим отцом. Вы поможете мне связаться с ним?
– Боюсь, что теперь вам может помочь только медиум, леди Фрейзер-Уэст.
Люна услышала на другом конце провода сдавленный вскрик и приглушенное:
– О Боже!
– Вчера я похоронила его, – поторопилась сказать Люна, мгновенно пожалев о своей дерзости.
Последовало долгое молчание; наконец Сирена с трудом проговорила:
– Мне очень жаль. Такая потеря! Он был еще так молод. Мне ужасно жаль. Ужасно жаль, – повторила она.
В голосе женщины Люна уловила неподдельную боль и глубокую печаль. Это натолкнуло ее на мысль, что, возможно, Ройоль был для Сирены не просто случайным знакомым, с которым она когда-то встречалась на Ямайке.
– Он умер внезапно, восемь дней назад, от обширного инфаркта. Не мучился, не страдал…
«Это он оставил на мою долю», – горько подумала Люна. Помолчав, она прибавила уже более деловитым тоном:
– Если у вас к отцу какой-то рабочий вопрос, может, я смогу помочь вам?
– Нет. Нет. Просто хотелось поговорить с ним. Видите ли, я собиралась на Большой Кайман – отдохнуть – и думала повидаться с ним.
«Эта женщина умеет сохранять самообладание», – подумала Люна. Все тот же спокойный ровный тон – словно ничего не произошло. Нет, никогда она не поймет этих высокомерных, холодных англичан.
Люна ответила так же вежливо-отстраненно:
– Что ж, тогда, если у вас больше ничего нет ко мне, прошу извинить, леди Фрейзер-Уэст…
Она давала понять, что хотела бы закончить беседу.
– Да, конечно. Только, если можно, еще один вопрос. У вас есть родные?
Люна сочла, что вопрос слишком личный.
– А почему вы об этом спрашиваете?
– Без какой-то особой причины, – ответила неопределенно Сирена.
– У меня есть тетка, сестра матери. Она вдова и живет одна в Филадельфии. Есть еще дядя, с которым отец потерял связь довольно давно. И несколько двоюродных братьев и сестер, которых я с детства не видела.
– Ясно… Я не очень хорошо знала вашего отца, но хочу, чтобы вы знали: он мне очень нравился. Это тяжелая потеря. Прощайте, Люна.
– Прощайте.
Люна положила трубку и обхватила голову руками, ничего не чувствуя, кроме тупой боли в желудке. Попыталась работать, но не смогла даже снять копию с документа. Какая уж тут работа!
«Почему, отец? Ну, почему? Как ты мог оставить меня одну?»
Образы отца из разных периодов ее жизни сменяли друг друга в ее памяти с лихорадочной быстротой – некоторые из детства, другие – из последнего времени, когда отец навещал ее в Лондоне. Наконец она подняла голову – шея ее болела, а в горле пересохло. Взглянув на небольшие настольные часы, Люна с удивлением обнаружила, что уже больше двух: она целый час провела в одном положении.
Люна засиделась в офисе отца допоздна. Работа – лучшее лекарство, уверяла она себя, не в силах признаться, что ей просто тяжело ехать в отцовский дом, где он мерещился ей в каждой комнате, где повсюду слышался его голос. По дороге домой Люна остановила машину у кафе на побережье. Там она в течение трех часов хлестала ром с содовой, пока не поняла, что спиртное не заглушает боль. Только тогда она, пошатываясь, побрела к машине. Дважды, истерически хохоча, будто случилось нечто смешное, она чуть не вылетела с шоссе, а, поворачивая к своему дому, даже не заметила, как помяла крыло о стену. Можно сказать, домой она добралась чудом. Не в силах нажать на выключатель, потащилась вверх по лестнице в темноте, цепляясь за перила для равновесия.
Входя в спальню отца, она больно задела плечом за дверь.
Только там Люна включила свет. Открывая гардероб, она пошатнулась и чуть не упала, но удержалась и стала перебирать отцовскую одежду, пока рука ее не наткнулась на его любимый серый халат.
Нежно поглаживая халат, Люна вынула его из шкафа и, сбросив всю свою одежду, облачилась в него, туго затянув пояс. Затем, ползая по ковру, стала искать тапочки отца.
Не поднимаясь с пола, всунула в тапочки свои крошечные ножки. Тапочки были ей очень велики и, когда она поплелась к кровати, все время соскальзывали. Постоянно спотыкаясь, Люна в конце концов сдалась и последние метры проползла на четвереньках.
В постели она, обхватив себя руками, каталась от одного края к другому и с плачем звала отца:
– Папочка, пожалуйста, возвращайся домой, ну, пожалуйста! – пока наконец не провалилась в сон, как в пропасть.
На следующее утро Люна проснулась с головной болью и негнущейся шеей – ее разбудил настойчивый звонок, который она поначалу приняла за телефонный.
Немного придя в себя, она осознала, что звонят в дверь.
– Иду, иду, – крикнула Люна, сбегая по ступенькам.
Открыв дверь, она увидела перед собой встревоженное лицо Криса Джонсона – давнего приятеля отца и его правой руки.
– С тобой все в порядке, Люна? Мы беспокоились о тебе – телефон не отвечает.
Люна одной рукой держалась за голову, второй – упиралась в косяк двери, для равновесия.
– Я не очень хорошо себя чувствую, Крис. Боюсь, сама виновата. Не думаю, что смогу сегодня выбраться в банк. Заходи. – Она пыталась выдавить из себя улыбку, но от этого усилия голова заболела еще
