больше. Да еще если учесть привычку вставать глубоко за полдень, то можно себе представить, как не хотелось ей вылезать из уютной теплой кровати.
– Как-то ты, милая, помято выглядишь, – не преминула заметить с противоположного конца стола Ефимия. – Круги под глазами, как циркулем нарисованные. Неужели уже успела закрутить шашни с нашим садовником и этот любвеобильный шельмец всю ночь не давал тебе спать?
Танюша, наливающая в этот момент кофе в чашку Павла Петровича, чуть слышно охнула и кинула быстрый недоброжелательный взгляд в сторону «компаньонки».
– Что-то вроде того, – улыбнулась Марго, посмотрев на своего ночного собеседника.
Но Егоров, бросив на девушку безразличный непроницаемый взгляд, шутку не поддержал.
– Мама, иногда ты меня просто шокируешь, – тяжело вздохнул он. – Ну разве сейчас подходящее время и место, чтобы говорить о таких вещах?
– Каких таких? – невозмутимо поинтересовалась старушка.
– Бестактных. Какое тебе дело до личных, я бы даже сказал – интимных тайн прислуги? Вон девушек в краску вогнала.
Действительно, щеки и Татьяны, и Марго пылали. Первая, вероятно, разволновалась от ревности, а вторая, безусловно, от злости: «Ах ты гад какой! Вчера таким лапочкой прикидывался добродушным, а сегодня нате вам! То-то я смотрю, с надутой физиономией сидит, видать, недоволен, что прислуга с ним за одним столом кушать осмелилась. Вот козел!» Потом она вспомнила огромную столовую в своем доме. Вернее, в доме мужа. Владимир бы в такой ситуации мог и выгнать из-за стола, он никогда тактичностью не отличался… Да и сама Марго в своей недавней жизни с прислугой не церемонилась.
Она вздохнула и молча уставилась в свою чашку.
– Хочу тебе напомнить, сынок, – нарочито елейным голоском пропела Ефимия, – что Аллочка никакая не прислуга, а моя компаньонка. Подружка, если хочешь. Я попрошу тебя, Павлик, об этом не забывать.
Марго не выдержала и улыбнулась. Уж очень не подходило это ласковое «Павлик» надутому снобу, одетому в деловой костюм. Девушка с благодарностью посмотрела на хозяйку дома.
– Это девочка с очень хорошим воспитанием и безукоризненными манерами, – невозмутимо продолжала та, – чему тебе и Сереже неплохо бы тоже поучиться. Кстати, давно что-то мальчик не звонил. Как у него дела? Возвращаться не собирается? В прошлый раз худенький такой приезжал, одни глаза! Это ж надо ребенка из дома в какие-то заграницы обучаться отправлять, что у вас за мода только пошла нынче…
– Мама! Ну ты скажешь тоже! Худенький! Хорошо, Сергей не слышит, – рассмеялся Павел Петрович. – Да, что-то давно он не звонил, надо будет вечером связаться, поговорить, что он там и как… Ну все, мне некогда, на десять совещание назначено, я побежал. До вечера, мам! – Егоров торопливо поднялся и, даже не глянув в сторону Марго, зашагал к двери.
– Обиделась на прислугу-то? – когда за Павлом Петровичем захлопнулась дверь, с улыбкой спросила Ефимия. Марго вздохнула и опустила глаза. – Не надо. Это Паша не со зла, а так – от смущения.
– От смущения?
– А что ты удивляешься? В нашем доме гости – редкое удовольствие, а уж молодые красивые девушки – и подавно. Вот и одичал, как бирюк, честное слово.
– Ну уж вы скажете! – Настроение Марго с уходом Павла Петровича начало подниматься. – Он же еще молодой, очень даже привлекательный мужчина, к тому же не бедный. Не думаю, что он вниманием женского пола обделен.
– Не знаю, – пожала плечами Ефимия, – обделен или не обделен. Сюда он никого не водит, с матерью не знакомит. Хотя есть вроде какая-то у него, разведка докладывала.
– Разведка? – Деловитый тон старушки окончательно развеселил Марго. – Это как?
– А что ты хочешь? Я ведь из дома почти не выезжаю, сын особой разговорчивостью не отличается, как видишь… Приходится шоферу за информацию доплачивать.
– То есть шофер Павла Петровича шпионит в вашу пользу?
– Ага, – намазывая на булочку джем, деловито кивнула Ефимия. – А куда ему деваться? Я ведь быстренько другого, более сговорчивого найду. – Потом она хитро посмотрела на Марго и неожиданно звонко и очень молодо рассмеялась: – Не веришь?
– Верю.
– А если серьезно, беспокоит меня этот вопрос. Неправильно, когда мужчина один. Ты вот верно заметила, молодой он еще, не дело на себе крест-то ставить.
– А почему вы считаете, что он хочет быть один? Сами же говорили, донесла разведка, – улыбнулась Марго, – что есть у него кто-то. Может, просто не встретилась еще та женщина, с которой он хотел бы вас познакомить. А может, все еще любит свою прежнюю жену. Ну, мать Сергея. – Девушка старалась не показывать своей заинтересованности в этом вопросе. Вроде как просто из вежливости разговор поддерживает. На самом же деле все, что касалось личной жизни Павла Петровича, ее отчего-то жгуче волновало. Просто на удивление!
– Вот в том и дело, милая, – неожиданно погрустнела старушка. – В том и дело. Любит он ее, никак позабыть не может. Оттого и не допускает до сердца никого. До тела – да, а в душу дверку прикрывает наглухо.
– Так, может, помириться им попробовать?
– Помириться. – Ефимия как-то странно глянула на Марго и перекрестилась. – Бог с тобой! Умерла Лизонька пять лет назад. Светлая ей память. Хорошая женщина была.
– Извините, я не знала… Тогда понятно, пять лет – это небольшой срок. Тем более если он сильно ее любил.
– Любил… Но жизнь-то продолжается, свое требует… Павлу еще жить да жить, неужто так и будет весь век один маяться?
– Это его жизнь. Ему и решать…
– Ну это конечно. Разве ж он будет мать слушать! – ворчливо согласилась старушка. – А вот зря, кстати. Мать плохого точно не посоветует и жизнь повидала побольше его… У тебя есть мама? – неожиданно спросила она.
– Нет.
– Бедняжка… и давно? – больше с любопытством, чем с участием поинтересовалась Ефимия.
– Мне пять лет было.
– Что с ней случилось?
– Мне сказали, ее ангелы на небеса забрали… – с грустной улыбкой отозвалась Марго. – Говорили, что там без моей мамы совсем никак обойтись не могли. Так обидно было… Там не могли, а я как же… Я ведь тоже не могла. Тем более отца-то у меня вообще никогда не было… – Маргарита почувствовала, что к глазам подступают предательские слезы. Этого только еще не хватало…
– И как же? В детдом тебя сдали? – участливо поинтересовалась Ефимия.
– Нет, в приют, как у нас детский дом принято было называть, меня сдавать не стали. Было у меня две тетки, бабка двоюродная, еще полно всяких родственников, ну и посчитали, что неудобно вроде как-то сиротку на произвол судьбы бросать. Тетка Ирина оформила надо мной опекунство, а воспитывать стали все вместе, всем колхозом, так сказать, – усмехнулась девушка, – переходила из рук в руки, как вымпел. Весело было.
– Что-то особого веселья в твоем голосе я не слышу. – Ефимия внимательно посмотрела на компаньонку и подвинула поближе к ней вазочку с джемом. – Ты сладкое-то кушай. Сладкое настроение поднимает, да и для мозгов полезно… Хотя мозги у тебя и так в порядке. Не зря, значит, все-таки родственники старались. И образование тебе смогли хорошее дать, и воспитание. – Чувствовалось, что старушке было интересно узнать продолжение истории, а Марго уже страшно корила себя за то, что расчувствовалась и зачем-то начала выкладывать наружу всю свою подноготную. Совершенно это здесь, да еще при таких обстоятельствах, было лишним и неуместным.
– Ну да… Родственники постарались на славу, – довольно сухо отозвалась она. – Я им очень благодарна за все… за образование, за воспитание…
– Н-да… судя по твоему тону, все у вас там сложилось не особо-то и волшебно… Ну да ладно, не хочешь сейчас рассказывать – не надо. У нас с тобой еще много времени впереди, будешь доверять мне побольше,
