— Пойдём на кухню кофе пить…
Гектор пошёл вперёд. Инна за ним.
— Я думала, — сказала Инна ему в спину. — Я думала, что… больше не захочу тебя видеть! Но я… Я, оказывается, всё равно люблю тебя…
Гектор остановился, обернулся, но Инна толкнула его в плечо.
— Иди, иди, — сказала она. — И не говори мне больше о Благовещенском!
На кухне совсем светло. Розовеет кафель.
— Мне нравится твой дом, — сказал, выглядывая в окно, Гектор. — Он такой большой и чёрный…
— Что ты будешь делать, если никуда не поступишь? — спросила Инна.
— Не знаю… Отец говорил, что попробует устроить меня стажёром в газету…
— Фу!
— Вспомнила статью Ифигенина?
— Ага…
— Понимаешь, я сам не знаю, что будет… Но… наверное, ведь жизнь-то не кончится, даже если не поступишь.
— Не кончится, — вздохнула Инна. — Ведь, наверное, половина из нас никуда не поступит. Но всё- таки лучше поступить.
— Можно я тебя поцелую?
— Хватит меня целовать, — сказала Инна. — Сейчас я займусь уборкой… А ты уходи, ладно? И не обижайся… Только не обижайся…
Они целуются. Гектор уходит.
Он идёт по пустынным улицам мимо домов, мимо витрин, откуда улыбаются отвратительные манекены, мимо подворотен, где хозяйничают в мусорных бачках голодные кошки.
Когда Гектор подошёл к своему подъезду, его кто-то окликнул. Гектор задрал голову и увидел Юрку Тельманова. Юрка курил и стряхивал пепел прямо на Невский.
— По роже вижу, — сказал Юрка. — Идёшь от любимой девушки. Мать твоя два раза приходила. Ей почему-то кажется, что на проводах белых ночей невинных десятиклассников грабят и убивают… А тела сбрасывают в Неву! Я ей сказал, чтобы она спала спокойно… Не хочешь поиграть в четыре руки?
— Нет.
— Ну и дурак! Заходи, я сыграю тебе курсовую… Только сейчас закончил… Кстати, неплохо получилось!
— Я спать хочу! — зевнул Гектор.
— Какой болван! Отказываешься быть первым слушателем!
Голоса их гулко разносились по Невскому.
— Поздравляю тебя с аттестатом! — спохватился Юрка. — Покажи хоть, как он выглядит?
Гектор достал аттестат из внутреннего пиджачного кармана и показал Юрке.
— Молодец! — похвалил Юрка. — Когда-то у меня был точно такой же…
— Спокойной ночи! — Гектор зашёл в подъезд.
— Уже утро!
…Гектор поднялся и задвинул шторы. Солнце сразу прекратило золотить пятки. Недавний поступок казался сейчас Гектору нечестным и недостойным. Достойным его, Гектора Садофьева, было добиваться любви неприступной Алины Дивиной, о которой он думал всё это время. Изо всех сил старался Гектор забыть Дивину и полюбить Инну, но ничего не получалось…
«Дивина, Дивина…» — думал Гектор, засыпая…
45
Почти месяц Александр Петрович жил в Хотилове. По утрам делал гимнастику — бегал по лужайке перед домом, а Карай лаял и хватал его за пятки. Вдоль забора прохаживались чужие куры. Петух недовольно тряс гребнем. Иногда Карай бросался на них, и они, квохча, взлетали на забор, оставляя плавать в воздухе белый пух.
Дом старился. Нужно было чинить крыльцо, шпаклевать потолок, нужно было сдирать с крыши поросшую мхом дранку и стелить ребристый шифер, по которому дождевая вода стекает весёлыми ручейками, а то того и гляди с потолка закапает…
Но пока хорошо работалось, Александр Петрович откладывал хозяйственные хлопоты. Сразу после завтрака садился он за машинку, в три часа обедал, потом спал, потом уходил гулять с Караем в лес, а потом снова работал. Александр Петрович писал роман. Действие происходило в небольшом районном центре. Александр Петрович размышлял о поколении, к которому принадлежал герой его нового романа. «Не всё же время воевать и восстанавливать промышленность, — думал Александр Петрович. — Мы мечтали о времени, в котором живут они, когда не надо думать о еде, о сапогах, промокающих в дождь, о комнате в общежитии, так напоминающем казарму… Но ведь… — Александр Петрович удивлялся неожиданному повороту мысли. — Но ведь нам проще было жить! Мы видели развалины… У нас есть с чем сравнивать сегодняшний день!»
Частенько в Ленинграде, сидя у себя в комнате, Александр Петрович слушал, как его сын Гектор говорит по телефону с друзьями и подругами. «Где же искренность? — вздыхал Александр Петрович. — Какие-то английские словечки, якобы умные фразы, которыми так удобно ничего не выражать… Разве можно так разговаривать?»
Александр Петрович сам не заметил, как один из отрицательных героев усвоил манеры и повадки Гектора. Александр Петрович вспоминал свой разговор с сыном перед отъездом. «Какой странный парень, — думал Александр Петрович. — Молчал, молчал, и вдруг на тебе! Выдал… Осудил за статью Ифигенина и упрекнул меня в безнравственности… Гектор, Гектор — думал Александр Петрович. — Какой же ты пока глупый… Маменькин сыночек… Обиделся за маму… — Александр Петрович вспомнил строгий взгляд Гектора и подумал, что не сумел бы объяснить сыну своё отношение к жене. Не сумел бы объяснить то, что копилось годами и в результате превратилось в ровное спокойное отчуждение. — В мёртвое море, — подумал Александр Петрович, — вроде и вода есть, и берега, и лёгкая зыбь бегает, а всё равно море мёртвое…» Но говориться этом с Гектором Александр Петрович не мог и не хотел. Он до поры до времени успокаивал себя, что сын взрослеет и вскоре сам поймёт, что к чему. Но…
Александр Петрович с интересом следил, что читает Гектор. Никакой системы… Переводная литература, русская классика, какие-то сомнительные издания начала века (откуда он их берёт?), яркие английские журналы, где красивые женщины курят белоснежные сигареты, пьют и красивых бокалов, а рядом стоят красавцы-атлеты парни и ласково смотрят на женщин. Почётное место на полки Гектора занимала книга «Сексопатология женщины».
— А почему именно сексопатология? — спросил Александр Петрович. — Поверь мне, это довольно редкое явление… Нормальные женщины тебя уже не интересуют?
Гектор покраснел.
— Эта книга здесь уже год валяется, — ответил он. — Я не помню, кто её мне притащил…
Однажды Гектор принёс тяжеленный том «Истории воздухоплавания» 1911 года издания.
— А это зачем? — поинтересовался Александр Петрович. — Решил стать лётчиком?
— Интересно, — ответил Гектор. — Тогда авиация только начиналась, тогда такие вещи интересные происходили! Один французский лётчик во время полёта над Ла-Маншем оставил штурвал и пошёл чинить крыло. А самолёт летит! Только-только он исправил крыло, самолёт перевернулся, и лётчик полчаса висел над водой, держась за стойки… А самолёт летит! Потом ему каким-то чудом удалось вернуться в кабину и выровнять самолёт… Разве это не интересно? В конце концов, этот лётчик погиб во время спирального полёта вокруг Эйфелевой башни. Разбился… Тогда люди не просто летали! Тогда за этим стояло что-то ещё… Зачем взлетать по спирали вокруг Эйфелевой башни?
