процессы для человеческого тела. Тебя как будто вышибает в совершенно другой жизненный цикл. Но «оживление» — действительно подходящий термин. Мы бываем настолько оживлены, когда просыпаемся, что больше трех недель не в силах остановиться и постоянно движемся, действуем. А потом наши тела отключаются, и мы спим, как убитые, трое суток. Вот как Винсент только что спал.
— Ты хочешь сказать, мы
Но Шарлотта быстро его перебила:
— Мы не умираем. Мы теперь называем это «пребывать в бездействии». Наши тела как бы впадают в зимнюю спячку, но ум остается активным. А когда тела снова пробуждаются, мы опять возвращаемся к нескольким неделям абсолютно нормального состояния, только без сна.
Шарль пробормотал:
— Ну да, верно.
— В общем, можно сказать, что в основе своей история именно такова, — подсказал Гаспар.
— И ты вчера… был в бездействии? В спячке? — спросила я Винсента.
Он кивнул.
— Но теперь трое суток кончились. И почти месяц я буду в полном порядке.
— Ну, по мне, ты выглядишь не слишком хорошо, — возразила я, всматриваясь в его бледное, как воск, лицо.
— Требуется несколько часов, чтобы окончательно сбросить с себя спячку, — со слабой улыбкой пояснил Винсент. — Можно сравнить с операцией на сердце для человека. Ты не можешь просто вскочить с больничной койки сразу после того, как закончилась анестезия.
В этом явно был некий смысл. Если бы Винсент продолжил сравнения с людьми, я бы, наверное, лучше поняла суть всего этого невероятного сценария. Потому что, судя по тому, как все эти ребята спорили между собой, они не слишком привыкли объяснять другим то, что с ними происходило.
Я повернулась к Юлу:
— Значит, тебе больше ста лет?
— Мне девятнадцать, — ответил он.
— И ты никогда не постареешь? — спросила я.
— Ох, ну почему же, мы старимся! Посмотри на Жан-Батиста — он умер, когда ему было тридцать шесть, а теперь ему все шестьдесят! — ответил Шарль.
— А сколько было бы Жан-Батисту, если бы он не… ну… ну, ты понимаешь. — Я не могла подобрать нужные слова.
— Двести тридцать пять, — без колебаний ответил Гаспар и, окинув всех взглядом, спросил: — Могу я?..
Шарль кивнул, остальные никак не отреагировали.
— Когда мы в очередной раз оживаем, мы живем и старимся точно так же, как все люди. Но каждый раз, когда мы снова умираем, мы потом возвращаемся к тому возрасту, в котором умерли в первый раз. Юл умер, когда ему было девятнадцать, следовательно, каждый раз, когда он умирает, он опять начинает с девятнадцати. Винсенту было восемнадцать, когда он погиб, но он не умирал уже… сколько времени? Чуть больше года?
Шарль обращал свой вопрос к Винсенту, но я вмешалась:
— Что значит — «каждый раз, когда вы снова умираете»?
По моей спине поползли леденящие мурашки. Винсент крепче сжал мою руку.
— Ну, скажем, так: существует множество людей, которых необходимо спасти, — подмигнув мне, сказал Юл.
Я уставилась на него во все глаза, пытаясь понять, к чему он клонит. А потом до меня дошло.
— Тот человек в метро! — Я задохнулась. — Ты спас ему жизнь!
Юл молча кивнул.
— Но как… то есть я не…
Я не могла сформулировать ни одной из десятка мыслей, одновременно взорвавшихся в моем уме. Я вспомнила, как Винсент прыгнул в воду за девушкой, как Шарлотта спасла меня от обрушившейся на террасу каменной глыбы…
— Вы погибаете, спасая кого-то, и даже после смерти продолжаете это делать… — сказала я наконец.
Возможно, я говорила то, что и без меня было для них очевидно, но в моем уме, наконец, вспыхнул свет, когда я нашла верную формулировку.
— В том-то и причина нашего существования, — сказал Винсент. — Мы до конца своих дней связаны этой миссией.
Я внимательно посмотрела на него. Я просто не знала, как тут реагировать. Мой ум как-то вдруг опустел.
— Думаю, пора уже завершить сеанс вопросов и ответов, — сказал Винсент, обращаясь к своим друзьям. — Кэти явно перегружена информацией. А я слишком устал, чтобы продолжать.
— Но ты не можешь рассказать ей… — начал было Гаспар.
— Гаспар! — резко вскрикнул Винсент и тут же закрыл глаза от избыточного усилия. — Я… клянусь, я не расскажу Кэти ничего больше… ничего важного, не посоветовавшись сначала с вами. Клянусь.
Винсент осенил себя крестом.
— Ну, ладно, — сказал Эмброуз, вставая. — Поскольку мы закончили пугать человека… я хочу сказать, Кэти, — он подошел ко мне и ласково похлопал по плечу, — пора уже и подзаправиться.
И он вышел из комнаты.
Шарлотта мягко коснулась моей руки, пока остальные направлялись к двери.
— Идем, позавтракаешь вместе с нами. Думаю, что тебе все равно не будет позволено… — Она оглянулась на Винсента. — Уйти прямо сейчас.
— Который час? — спросила я, сообразив, наконец, что не имею ни малейшего представления о том, как долго спала.
Шарлотта посмотрела на наручные часы:
— Почти семь.
— Семь утра? — изумленно спросила я, не понимая, как я вообще могла спать в чужом доме, да еще при таких невероятных обстоятельствах. — Спасибо, но мне лучше задержаться и поговорить с Винсентом.
— Тебе нужно поесть, — негромко возразил Винсент. — Да и в любом случае сюда через минуту- другую примчится Жан-Батист — как только Гаспар доложит ему последние новости.
— Ну, так позволь мне побыть здесь до тех пор, — попросила я. — Я вас найду, когда Жан-Батист вышибет меня отсюда, — сказала я Шарлотте.
— Хорошо, — кивнула она с ободряющей улыбкой и вышла, аккуратно закрыв за собой дверь.
Я повернулась к Винсенту. Но прежде чем я успела что-то сказать, он произнес слово в слово то, что было у меня на языке:
— Знаю. Нам необходимо поговорить.
15
Мы остались наедине. Наконец-то. И то, чему следовало бы меня напугать — то есть то, что я очутилась одна в старом замке… рядом с существом, которое, как я только что узнала, было настоящим монстром, — ну, в общем, все это меня ничуть не пугало. Как ни странно, я ощущала только ужасную неловкость.
Я села на край кровати, глядя на Винсента, молодого человека, который выглядел так, словно стоял на пороге смерти. Но даже в таком состоянии он был прекрасен. Да, у меня имелись все причины для страха, но вместо того меня охватило новое, непонятное мне чувство. Мне захотелось защитить
