Я с удовольствием последовал её совету. Отведав незнакомое мне блюдо, я удивлённо промычал:
- Хм! Готовить ты, конечно, того...
Она удивлённо приподняла брови. Я пояснил:
- Ну... Мастерица!
- Скажешь тоже! - зарделась она. - Тут у тебя особо не размахнёшься!
- А что? - Я покосился на холодильник. - Чего-то не хватает?
Она рассмеялась:
- 'Не хватает'! Скажи уж: 'Разве что-нибудь есть?'
- Тогда откуда вот это чудо?
- Ну... - хитро прищурилась она. - Не ты один умеешь чудеса творить... А вообще - не мешало бы и запасы пополнить. А то ведь и тараканы с голодухи разбежаться могут...
Я слегка покраснел, а она, как бы и не замечая моего смущения, стала перечислять необходимый минимум для приготовления 'сносного ужина'. Я внимательно прислушивался к незнакомым названиям, пытаясь представить хотя бы их внешний вид, не говоря уж о внутреннем содержании. Когда список был оглашён, я кивнул в сторону холодильника:
- Ладно. А теперь посмотри.
Она погрозила пальчиком:
- Опять твои штучки-дрючки?
Холодильник она открывала, как сапёр - медленно и осторожно, будто остерегаясь, что оттуда может выпрыгнуть что-нибудь экзотическое. Но увидев битком забитое нутро его, она расплылась в довольной улыбке: - Ну вот, теперь можно и... А это что?
Она развернула какой-то неряшливый пакет и с недоверием принюхалась:
- Пахнет колбасой... А на вид вроде как... масло. Что это?
И она ткнула мне под нос неизвестный науке продукт. Я понюхал:
- Не узнаю...
Настя покатилась:
- Умора! Знаешь, кто ты? Волшебник-недоучка! Слышал такую песню?
- Знаю, - сказал я и кулинарное недоразумение испарилось без следа. - Тогда лучше не рисковать. А как насчёт остального?
Настя продолжила ревизию с пристрастием, причём с лица её не сходило выражение крайнего недоверия, если не сказать ещё хуже. Наконец был вынесен приговор:
- Ты только не обижайся, но твои познания в этой области не так обширны, как того хотелось бы мне. А посему, чтоб потом не гадать, от какого из твоих чудес мы станем чаще посещать ватерклозет, совершим-ка набег на супермаркет. У меня есть на примете парочка, где мы можем славно поживиться. Идёт?
Я хмыкнул:
- Словени-то всё какие: 'Клозет'! 'Супермаркет'! - И прикинувшись Ванькой, спросил: - Эт' по- русски чаво будет-то?
Она слегка порозовела и подыграла в том же ключе:
- 'Ватерклозет' - эт' будет туилет по-мириканськи, а 'Супермаркетами' анбары ихние прозываются, где много разных съестных припасов обретаетси. Вот мы туды и завернём, дабы с голодухи не помереть в одночасье. Ага?
Я с уважением посмотрел на неё:
- Понятно... А ещё можно? - И протянул ей пустую тарелку.
Она просияла:
- Ешьте-ешьте, гости дорогие! Всё равно выбрасывать!
Я поморщился: это был излюбленный афоризм Игоря.
- Интересно, чем он сейчас занят?
- Пьёт! - ни секунды не раздумывая, ответила она. - Миллион оплакивает. - Она испытующе посмотрела мне в глаза: - Надеюсь, ты не собираешься повторять эксперимент?
- Боже упаси!
- Вот именно. - Она деловито смахнула со стола нахального таракана и, припечатав его ногой, сообщила: - А против этих тварей есть вернейшее средство: такая вот электрофиговинка, - она руками показала её размер. - Втыкаешь в розетку и через сутки квартира от них чиста: разбегаются в панике.
- На радость соседям? - усмехнулся я, чувствуя неловкость оттого, что превратил жилище в заповедник стасиков.
- А вот это уже, как говорится, их проблемы, - она поставила передо мной тарелку со своим очередным изобретением: - Ты ешь, ешь!
Мы немного помолчали. Говорят, когда в разговоре неожиданно возникает пауза, значит, где-то дурак родился. Что-то многовато дураков на свете...
Наконец, я в изнеможении отвалился от стола:
- Ну-с, какие будут указания?
Она улыбнулась:
- Да что с тебя сейчас можно взять? Какие уж там указания?
- Ну не скажи! - Я встал, играючи, на цыпочках подкрался к ней и подхватил на руки.
- Вовка! - взвизгнула она. - Уронишь!
- А кормила для чего? - Я понёс её в комнату и бережно положил на диван. - Теперь-то уж точно не уроню...
Чудная ночь пролетела незаметно. Мир был восстановлен полностью, все 'трещины' заделаны, все недоразумения сгладились сами собой. Медовый месяц продолжался.
Однако нас никак не хотели оставлять в покое. С постели меня поднял продолжительный и настойчивый звонок в дверь. Я подскочил, как ужаленный, и стал торопливо одеваться.
Мне захотелось с размаху открыть дверь, чтобы придурковатый 'звонарь' получил ею по лбу. Звонок сам по себе был резким, как воронье карканье, да ещё и звонивший был уверен в моей глухоте.
Я, как мог спросонья, спешно натянул трико и выскочил в прихожую. Настя, спрятавшись под одеяло, одними глазами следила за моими телодвижениями. По идее я мог бы и не открывать: нет меня и всё тут! Но уж очень мне зачесалось накостылять возмутителю утреннего спокойствия.
Я с силой распахнул дверь и... слова обличения замерли на моих устах, а лицо само собою расплылось в улыбке: из-за косяка двери выглянула плутоватая физиономия Пашки.
- Слесаря визивали?
Я радостно закивал и ответил в том же ключе:
- Визивали-визивали!
Не умею толком объяснить, но этого 'фруктозу' я рад видеть в любое время дня и ночи. Даже сейчас, когда это было совсем уж некстати. При его появлении я испытывал ощущение если не праздника, то, во всяком случае, сильного эмоционального подъёма, этакой подзарядки в самом хорошем смысле.
Мы познакомились ещё в школе, когда три параллельных класса объединили в девятые 'А' и 'Б'. Пашка оказался на одной парте со мной и с тех пор мы не расставались. Случилось это как-то сразу, когда вдруг выяснилось, что нам есть о чём поговорить. Он, так же, как и я, был увлечён астрономией, и мы взахлёб спешили поделиться друг с другом всем, что успели почерпнуть из книг, и слушателями друг у друга мы были самыми благодарными.
Потом уже, после школы, когда мне за прилично выдержанные экзамены мать купила вожделенный магнитофон, вдруг обнаружилась ещё одна ниточка, связавшая наши души. Он тоже оказался неравнодушен к музыке того же направления, что сводила с ума и меня.
