У меня мурашки поползли по коже.
- Я давно к этой квартирке приглядываюсь! - послышался знакомый женский голос, произносивший слова с особым сладострастием. - Жильцы здесь оч-чень подозрительные! Представляете? Ни р-разу не видала, чтоб в магазин ходили! Спрашивается: чем живут? - И тут же сама вынесла вердикт: - Во-ру-ют! Я вам точно говорю!
- А тебе всё надо! - раздался неодобрительный бас. - Затычка во все дырки!
- Сам ты!... - огрызнулась 'затычка'.
- Хватит вам! - вмешался ещё кто-то. - Может, беда у людей! Ну-ка, пустите! - в дверь снова застучали: - Хозяева! Откройте! Милиция!
Вот только ментов мне сейчас и не хватало!
Хотя, дело понятное: когда мой недавний гость высадил раму, это не могло пройти незамеченным. Кого-то, видать, зацепило.
И, как бы в подтверждение этой мысли, я опять услышал версию 'затычки'.
- Я на лавочке как раз сидела, это возле подъезда-то, - тараторила она. - А тут Савельевна - видать, с магазина шла, потому как бидончик в руке держала. Она всегда в это время за молоком ходит. Я ей даже как-то раз заметила...
- Да ты дело говори! - одёрнул её мужской голос.
- А я и так по делу! - шикнула 'затычка' на осмелившегося прервать её. - Ну так вот, подходит она это и в аккурат к энтому местечку, под ихними-то окнами! Как тут - трах-тара-рах! - окно у них вылетает вместе с рамою и прямо Савельевне по темечку! Она, сердешная, и пикнуть не успела! - В голосе рассказчицы появились плаксивые нотки. - Да только энто ишшо не всё! - повысила она голос, стараясь перекричать поднявшийся гул голосов. - Я поначалу-то всё на Савельевну глядела, тут народ собрался, а когда глаза-то кверху подняла - ба-тюш-ки! - из окна-то ихнего, откудова рама вылетела, хвост торчит! Страшеннай! Весь, как репейник, колючками утыкан! Вот такой! Не обхватить!
- Ну, эт' ты, бабка, загнула! - загомонил народ на площадке с удвоенной силой. - Закусывать надо!
- Да вот те хрест! - побожилась та. - Хучь кого спроси! Вон, Николаич подтвердит!
- А чё? И я видел! - услышал я новый голос, принадлежавший, видимо, грузному мужчине, потому что говорил он запыхавшимся после подъёма на пятый этаж голосом. - А потом ещё рычал кто-то навроде тигры.
- Вместе пили! - подковырнул кто-то ехидный.
Но милиционеру надоело слушать болтовню и он скомандовал:
- А ну, мужики, навались! Дверь хлипкая, враз одолеем!
'Хлипкая' дверь жалобно затрещала под напором 'мужиков'.
Дело принимало совсем нежелательный оборот. Самое время ноги уносить. Слава Богу, с этим проблем пока нет.
Я шагнул в свою 'берлогу'. Экран позади меня погас и шум сразу же прекратился. В мастерской царили тишина и уют.
Я упал в кресло и задумался.
Мысли мои расползались, как тараканы. Беда свалилась так неожиданно, что я никак не мог осознать, что же всё-таки произошло? Ко всем неприятностям добавилась теперь ещё и эта Савельевна убиенная!
Да чёрт с ними, со всеми! Своих проблем - не разгрести!..
Душа вновь налилась свинцовой тяжестью утраты.
Что же делать? Что делать?..
- Только не раскисать! - сказал я вслух.
В самом деле, давай-ка припомним всё по порядку, как оно всё произошло...
Припомнить мне не дали: раздался настойчивый звонок в дверь и, пока я шёл открывать, он ни на секунду не умолкал.
'Господи! - мелькнула паническая мысль. - Кого ещё нелёгкая принесла?'
Мне почему-то показалось, что это опять милиция. Но я тут же отбросил её. Надо быть семи пядей во лбу, чтобы так быстро вычислить моё местоположение. Или тоже - браслет на руке иметь.
Но это оказалась вовсе не милиция. На пороге нарисовался сияющий Пашка. Одет он был непривычно: новенький, с иголочки, костюм сидел на нём, как влитой. В правой руке он держал мой дипломат, а левой со всей дури давил на кнопку звонка.
- Здрассссьте вам! - ввалился он через порог и только потом спросил: - Можно?
- Чё спрашиваешь? - вяло пожал я протянутую руку. - Конечно можно... Ты чего вырядился?
- Дык праздничек жа на дворе! - радостно заорал он и ткнул мне в живот дипломатом. - На! В целости и сохранности!
- Какой ещё праздничек? - удивлённо оглянулся я на висевший неподалёку календарь. Но сориентироваться не смог, так как даже не помнил, какой сегодня день.
- Ты где летаешь? - в свою очередь удивился Пашка. - День седьмого ноября!.. - И он выдал своё определение праздника, которое я здесь приводить не берусь, ввиду его неблагозвучности.
- А здесь чего? - тряхнул я дипломатом.
- Должок! Я уж который раз к тебе с этими пластинками прихожу, а тебя как корова языком!
- Да я это... В гостях был...
- А! - заржал Пашка. - Шерше ля фам! - И тут же хитро подмигнул.
Я было хотел возразить, да передумал и только рукой махнул:
- Проходи...
И пошёл в комнату.
- Ты чавой-то не в себе? - сочувственно заглянул он мне в лицо, когда мы расселись в мастерской. - Неужто - от ворот поворот?
- Да не... - вяло отмахнулся я и рассеянно посмотрел в окно. - Тут другое... - И, чтобы сменить тему, спросил: - Ну и как музычка?
- Спра-а-ахиваешь! - расцвёл он. - Я уж и передрать успел!
- Зачем? - равнодушно промямлил я. - Забирай...
- Не по-онял! - вытянулась Пашкина физиономия.
- А тут и понимать неча. - Я подвинул ногой к нему дипломат. - Дарю!
Пашка даже привстал с кресла. Потом сел.
- Ты чёт' совсем плохой стал... Шутить изволите?
- Я серьёзно...
- Угу... - буркнул он, видимо, не поверив, и жалобно попросил: - Ты бы хучь поинтересовался, откуда у меня такой прикид?
- Чего?
- Ну это... Как это по-рюськи? - мгновенно придурился он. - А! Костюмчик!
- Ну и откуда?
- Щас расскажу - упадёшь!
Но я падать не собирался, прекрасно зная, о чём сейчас пойдёт речь.
- Чё лыбишься? Ты слушай! - опять накатила на него дурашливая волна. - Пошёл же я от тебя тогда с пластинками до хаты. Ага! Прихожу, а баба моя - в полуобморочном состоянии. 'Пашка! - кричит. - Ты что, в тюрьму захотел?! Ты о нас хоть подумал, сволота ты такая-растакая?!' И всё в таком духе. Смотрю, как баран, ни фига понять не могу: 'Какая тюрьма? Чего плетёшь?' 'А ну-ка, - говорит она и берёт меня, как шелудивого котёнка, за шкирку, - иди сюда!' Ведёт меня на кухню и открывает ящик, где у нас обычно ложки лежат. Я как глянул, а там вместо ложек... ни за что не угадаешь!
- Тапочки?
- Какие тапочки?! Деньги!!! - торжествующим голосом изрёк Пашка и победно воззрился на меня.
