— Почему? — Яшка удивился не по-детски.
— Был бы сразу злой, к моменту, когда я появлюсь перед его глазами, он бы уже немного отошёл, — пояснял я уже в машине. — А так, у меня всё только впереди.
— Да ладно! — Яшка взмахнул руками бросив руль, из-за чего мы чуть не вписались в столб. — Со всяким могло подобное случиться.
— Но случается-то со мной постоянно! А ты руль держи лучше, балбес! А то командиру любить некого будет!
— Найдётся кого! — Яшка расхохотался. — Чтобы генералу не нашёлся объект любви? Не верю!
— Да ну тебя, — я отмахнулся. — И вообще… Что это за панибратство по отношению к руководству, товарищ майор?
— От вас, товарищ майор, — Яшка заулыбался ещё шире. Мне даже показалось, что у него сейчас щёки порвутся. — И словечки дурные, идеологически не выверенные от вас же пошли. Про анекдоты, особенно неприличные я уж вообще молчу!
— Вот и молчи, — напоминание об анекдотах мне не понравилось. Нет, внедрение в жизнь историй о Штирлице прошло 'на ура'. А вот за некоторые другие… Ещё во время поездок на фронт, меня однажды Мехлис, гм, воспитал. Вспомнился мне тогда анекдот перестроечных времён, о двух воробьях, встретившихся на границе. Когда один почирикать хотел, а другой поклевать. Яшке рассказал, а Лев Захарович услышал. Та-а-а-ак меня он тогда пропесочил! Стыдно было, просто жуть! А потом, уже в Москве, пару раз тоже отмочил. Хорошо хоть про 'добрые глаза Ленина' ничего не рассказал. Хватило про 'друга Васю, который на первом субботнике работал, какого-то коротышку картавого послал и его никто больше не видел…' Мартынов тогда посмеялся, а потом… потом возлюбил, со всей широтой партийной души. Да и это моё – возлюбил. Многие стали использовать. Особенно когда рассказал им переделанную заповедь. Правда сказал, что так её капиталисты переделали. Мол – 'нае… ближнего своего, ибо дальний приблизится, нае… тебя и возрадуется'. А уж фразы 'начальство нас любит так, что сидеть больно' и 'переодень брюки ширинкой назад перед входом в кабинет руководства' стало использовать всё Управление. Даже от Мартынова пару раз слышал, хоть и втык мне за них давал. Так, со смехом и трепотней мы и доехали до наркомата. Правда когда подъехали, веселье у меня куда-то убежало. А ехидный взгляд дежурного на входе, меня ещё больше вогнал в грусть. Похоже, что я сам становлюсь анекдотом ходячим. Навряд ли кто ещё из сотрудников так глупо мог влипнуть. Даже не заходя к себе, мы направились к Мартынову.
Как ни странно, но командир даже голос не повысил. Посмотрел на мою красную виноватую физиономию, пробормотал что-то о 'дите с большой пиписькой' и отправил работать. Даже обидно стало, в какой-то мере. Так ждал наказания, а его нет! Это ведь неправильно и означать может только одно – при следующем происшествии, получу и за это тоже! А это не есть хорошо. Отсюда вывод – думать, думать и ещё раз думать прежде чем что-то говорить или делать! Вон, в Волновахе толком не подумали с Яшкой, так чуть… Стоп! Волноваха, Волноваха… Нет. Не то… Но что-то очень…
Я так резко остановился, что Яшка, следом входящий в кабинет, врезался в меня.
— Ты чего? Приболел? — перед глазами появилась озадаченная физиономия Яши и лица наших 'девочек'. — Андрюха, ты чего?
А я вспомнил! Вспомнил этот голос! Безгачев! С а сбежавшая в Золотоноше!!!
— На месте выяснилось, что Безгачев уже покинул здание комендатуры. По документам, которые он предъявил при трудоустройстве, он Саманин Алексей Петрович. Уроженец г. Харьков Украинской ССР, освобождённый от службы в Красной Армии по состоянию здоровья. Проводил сантехнические и другие ремонтные работы. Успел проработать три дня. По показаниям сотрудников комендатуры – обычный рабочий человек, ничем не привлекавший к себе внимания. Вышел из здания комендатуры перед нашим приездом. Больше его не видели. На квартире, в которой проживал Безгачев, ничего подозрительного не обнаружено. На всякий случай оставлена засада. Почему он скрылся, что его насторожило мы не знаем. — Мартынов закрыл папку.
— Опоздали значит? — Лаврентий Павлович усмехнулся. — Бывает же такое! А? На сколько он вас опередил?
— На пять минут, Лаврентий Павлович. Всего на пять минут.
— Не всего, а на ЦЕЛЫХ! На целых пять минут! — Берия, не сдержавшись, прервал Мартынова. — Я всё понимаю. Понимаю, что Стасов слышал только голос. Тем более голос человека, с которым сталкивался два года назад. И вы не виноваты… Среагировали-то со всей возможной быстротой. Но как обидно, а?!
— Шансы найти Безгачева есть, Лаврентий Павлович, — Абакумов одобряюще подмигнул Мартынову. — Никуда он не денется.
— Время! Время, товарищи! Вы же не дети малые! Сами понимаете, насколько важно время в таких делах! — нарком откинулся на спинку стула. — В общем так, товарищи! Операцию со Стасовым продолжать! Группы наблюдения и быстрого реагирования увеличить. И ещё… Проверьте остальные комендатуры и военные комиссариаты. Лишним не будет!
— Ну? Что скажешь? — премьер усмехаясь посмотрел на президента, который поднял ошалевшие глаза от папки, лежащей перед ним.
— Если всё, что здесь написано правда…, то это полный п….ц! — Медведев помотал головой, как будто стараясь избавиться от наваждения, и потянулся к бутылке коньяка, стоявшей на столике рядом.
— Мне тоже плесни, — премьер прикрыл глаза. — Ты не представляешь, насколько я хочу, чтобы всего этого не было!
— Понимаю, — Дмитрий Анатольевич подал Путину бокал с коньяком и сам сделал небольшой глоток. — Очень понимаю. Самое паршивое то, что мы не можем просто взять и похоронить это дело. Если существует способ попасть ТУДА, то…
— Я тоже в этом убеждён! А судя по удостоверению и бланкам допроса… 'Он' знает о такой возможности.
Не сговариваясь, премьер и президент приложились к бокалам, еле заметно передёрнувшись, как от холодного ветерка.
— Вот и выходит, что не разрабатывать эту тему мы просто не можем, а…
— А разрабатывая, рискуем 'поделиться' информацией с янкесами, — продолжил уже Медведев. Кстати… с аппаратурой этого 'чокнутого профессора' разобрались?
— Разобрались только с тем, что именно приобреталось для него Джораевым. Список немалый, надо сказать. Ещё бы понять, КАК это всё соединить, чтобы получился нужный результат? Информации почти никакой нет. Так обрывки найдены, не более.
— Да-а-а, — Медведев сделал ещё глоток. — Представляешь, что будет, если Сталин получит доступ к нам?
— Нет. Не представляю! — Владимир Владимирович отставил свой бокал в сторону. — Поэтому и… боюсь…
— Ну, Игорёк. Чем обрадуешь?
— Нечем, Владимир Андреевич, — Безгачев тяжело вздохнув вопросительно покосился на пачку папирос, лежавшую на столе перед стариком. Получив утвердительный кивок, он достал папиросу, постучал мундштуком об стол, сжав в гармошку мундштук прикурил и выпустив первые клубы дыма продолжил. — Нечем радовать. Уходить мне пришлось.
— Почему? — взгляд старика стал хищным. — Что произошло?
Безгачев прикрыл глаза и на пару минут как будто выпал из реальности. Старик не торопил его. Он прекрасно знал подобное состояние, когда пытаешься перевести свои чувства и ощущения в удобную для слов форму. Наконец Безгачев открыл глаза.
— Понимаете… Ничего вроде не было. Работал, врастал в окружение… Всё нормально. Но вчера… Знаете, просто почувствовал на себе… даже не взгляд, нет! Как бы сказать-то… Я откуда-то точно знал, что
